К нам подошел официант и проводил нас к нашему столику. Естественно, что все находившиеся в ресторане пялились на Куинна. Когда мы проходили мимо, я услышал, как какой-то пьяный сказал своему другу: «Дай-ка телефон; мне кажется, что мимо только что прошел снежный человек…» Но вместо того чтобы рассмеяться, его дружок благоразумно от него отодвинулся. Казалось, Куинн не обращает на это никакого внимания. Он шел и посмеивался себе под нос.
– О чем это ты? – поинтересовался я.
– Только что вспомнил имя актера, на которого ты теперь похож.
– Стой! – воскликнул я. – Только ничего не говори мне.
– Хорошо. Но ведь ты сам знаешь, кого я имею в виду.
– Знаешь, я чувствую себя полным идиотом, выводя это лицо на публику.
– А мне кажется, что девчонкам нравится, – возразил Куинн. – На тебя показывают пальцем больше людей, чем на Уильяма Шантера[75]во время конвенции фанатов «Звездного пути».
Хотя мне казалось, что все пальцы указывали на самого Куинна, я сказал:
– Сегодня у меня тест-драйв. И пока он проходит не так уж плохо – я хочу сказать, что ты единственный человек, который надо мной смеется.
– Я все никак не могу привыкнуть к тебе с этими волосами… как его называют… песочного цвета?
– Светло-каштанового.
– И как часто тебе приходится краситься?
– Регулярно.
– А брови ты тоже красишь?
– Слушай, давай сменим пластинку, – попросил я. – Лучше скажи, как поживает Элисон.
– Ну, ты даешь. Откуда мне знать? Я не видел ее уже несколько лет. А как Кэтлин?
– То же самое. А что случилось с Афайей?
– Он так и не появился. А в одно прекрасное утро его «родственник» пришел на работу в Денвере, а после ланча не вернулся на рабочее место, за руль автобуса, и навсегда исчез.
– Думаешь, кто-то его предупредил?
– Так думает Дарвин, но это не важно. Главное, что опасность миновала.
– А как получилось так, что вы с Элисон стали встречаться?
– А кто сказал, что мы встречались?
– Лу Келли.
– Ну, может быть, это можно и так назвать. – Куинн какое-то время смотрел на меня. – Только продолжалось это не больше двух недель.
Я кивнул и сделал глоток. Он знал, что я жду его рассказ о том, как случилось, что он улегся с Элисон в койку, тогда как его задача была научить ее убивать. Наконец он сказал:
– Она подумала, что, так как ты умер, может быть, я дам ей ту высокооплачиваемую работу, которую ты ей обещал… Я не стал ее разочаровывать.
– Ну ты и пес.
– Да ладно. В любом случае, когда она поняла, что этого не случится, она свинтила.
– И ты больше никогда о ней не слышал?
– Я тебя понял, – рассмеялся Куинн. – Ты, наверное, думаешь, что она звонит такому чувствительному и внимательному человеку, как я, каждый раз, когда у нее плохое настроение или идет дождь, так?
Эта мысль заставила меня улыбнуться.
– А что с тем парнем из «Техасского синдиката»? – спросил я.
– Насколько я знаю, он так и не проявился, никак. Думаю, что ему было чем заняться помимо Элисон. Борьба за власть, сам понимаешь…
Несколько минут мы сидели молча, а потом я фыркнул.
– В чем дело? – поинтересовался он.
– Она когда-нибудь пела тебе эту свою песнь страсти в койке?
– Которую – песню бездомной кошки-астматика или удовлетворенной кобылы?
– Мне запомнилась кобыла.
Куинн вдруг сымитировал эти звуки, да так громко, что все окружающие посмотрели на нас. Я хохотал так, как не хохотал с тех наших дней с Кэтлин.
– Да уж, – сказал Огастес, – Элисон была та еще штучка, это уж точно.
– Кэтлин тоже, – заметил я.
– И когда ты хочешь, чтобы я убил ее жениха? – деловито поинтересовался он, кивнув головой.
Глава 51
Конечно, я совсем не хотел, чтобы он убивал его, но я оценил само предложение. Черт, я подумывал о том, чтобы убить его самому и опять все начать с Кэтлин, но, так же как сказала Калли, когда мы говорили про уход из бизнеса, каждый раз, когда я об этом думал, здравый смысл брал верх.
Мы с Куинном съели по стейку и по-братски разделили гарнир из макарон с трюфелями и сыром. За обедом мы пили великолепное «Каберне-Оракл» 2004 года, произведенное на виноградниках семейства Майнер.
– Я так ем, только когда совсем один или с кем-то, – произнес я.
– Тебе это полезно, – ответил Куинн. – Продолжай так же есть, побольше тренируйся – и силы вернутся к тебе очень скоро.
Я чуть не сказал Огастесу, как скучал по нему, но вовремя остановился. Если бы он это услышал, то его приколам не было бы конца.
– А ты чего в Филадельфию приехал? – спросил он.
– Чтобы с тобой встретиться.
Его лицо сложилось в то, что я воспринимал как его фирменную улыбку.
– Круто, – сказал он.
– Такие люди, как мы, – заявил я, – не могут позволить себе иметь много друзей. Хотелось бы думать, что вы с Калли – это те люди, на которых я могу полностью положиться.
– Ты просто высказал мои мысли, – согласился Куинн. – Им придется очень хорошо заплатить мне, чтобы я согласился убить тебя или Калли.
В устах Куинна это был комплимент. Но, с другой стороны, было страшно подумать, что этот обезображенный человек, который готов убить меня, если цена будет подходящей, – единственный, кого я могу назвать своим другом.
Я смотрел, как он разглядывает в окно женщин, проходивших по тротуару, и думал о том, сможет ли бригада наших хирургов справиться с его уродством.
Куинн не был так уродлив, как Джозеф Меррик, Человек-слон[76], но, с другой стороны, Меррик в течение первых двух лет своей жизни был абсолютно нормальным человеком, прежде чем на его лице и голове стали формироваться наросты. Огастес же уже родился таким, и его взгляды на жизнь сформировались под влиянием реакции на него других людей.
Врачи не могли точно определить, чем вызвано уродство Куинна, но сходились во мнении, что это должно быть связано с синдромом Протея, болезнью такой редкой, что на всем земном шаре ею болели едва ли сто человек.
Этим синдромом можно было объяснить деформацию с правой стороны его лица и головы, но ни в одном из описанных случаев болезни не упоминалось о странных, разноцветных наростах, которые покрывали левую часть его лица и шеи. Это не было кожной болезнью, потому что кожа его ничем не пахла, поэтому одно из предположений было, что эти наросты – просто разросшиеся до гигантских размеров родинки.
