– Тебе хорошо, правда? – спросила ее женщина.
– Да… – Шурочка откашлялась. – Спасибо вам, мне хорошо. Но я должна спешить. – Она резко дернулась и села.
– У тебя хороший голос, – похвалила Мун-Со.
– Разве важно, какой голос, если ты не певица? – спросила Шурочка, чувствуя прилив сил. Она поискала глазами свои сапоги. Неужели эта женщина нашла то, что спрятано в каблуках?
Сапоги стояли возле кровати, но каблуки не казались раскрытыми. Она улыбнулась. Какое правильное решение нашли они с Варей.
– По голосу я узнаю о человеке много. А главное – нравится он мне или нет, – сказала Мун-Со.
Шурочка засмеялась:
– Вы не знали, понравлюсь я вам или нет, но спасли меня. – Шурочка попробовала улыбнуться. Но губы не растягивались. – Ой!
– Ты поранила губу, я смазала ее медвежьей желчью. Она очищает и затягивает даже гнойные раны. Все хорошо, не волнуйся за свою красоту.
– Вы живете здесь всегда?
– Да. Здесь много растений, животных, камней. Из них получаются лекарства для жизни. Мне здесь все помогают – медведи, олени, барсуки, выдры, пауки, змеи, жуки… Возьми-ка, это молозиво. Оно оленье.
– Что это? – Шурочка слегка отстранилась.
– Молозиво – это молоко. Оленухи дают его после отела и перед ним. Оно жирное и полезное. Ты быстро оживешь.
– Я, кажется, и так оживаю. С вашей помощью.
Шурочка вдруг почувствовала себя так спокойно, будто оказалась дома у дядюшки. Она вздохнула, огляделась и сказала, испытывая прилив сил:
– Если вы знаете здесь все вокруг, то скажете, где сейчас геологическая партия.
– Скажу, – ответила женщина. – И покажу. Ты ищешь кого-то? – спросила она.
– Да. Моего жениха.
– Жениха? Но почему ты гонишься за ним? Если мужчина уходит от тебя все дальше и дальше – отпусти. Пойманный, он тебе не нужен. Он лишен сил. – Она пожала плечами.
– Он не убегает от меня. Он уехал ради меня. Понимаете?
– Нет, – сказала она. – Ты расскажи мне… Вечером.
Шурочка кивнула. Она всегда держалась свободно с незнакомцами. Но с этой женщиной она чувствовала себя так, словно знала ее сто лет.
Хозяйка дала ей переодеться, тоже в мужское платье, в таком она ходила сама. Ее высокие сапоги похвалила – они из толстой кожи, поэтому можно не опасаться змей.
В углу на отдельной полке Шурочка заметила какие-то кости и усы.
– Что это? – Шурочка совсем осмелела.
– Амулеты, – объяснила хозяйка. – Вибриссы, когти, кости передних лап рыси. Если мужчина носит на себе вибрисс – волос из уса, то он получает власть над женщиной.
– А… чтобы над мужчиной?
– Носи при себе высушенный рысий глаз. Увидишь всех недругов и врагов. А если охранишь от них своего мужчину, то он твой.
– Как мне… заполучить его? Глаз?
– Это тебе будет кое-чего стоить, – засмеялась женщина.
– Чего же?
– Я люблю, когда мне рассказывают. Если услышу такое, чего никогда не слышала, ты получишь.
Шурочка засмеялась.
– Когда вы узнаете, что я придумала, вы отдадите мне сразу два глаза.
– Я уже отдаю тебе один, – засмеялась хозяйка. – Никогда не слышала такую самоуверенную девицу. Но если ты обещаешь удивить меня еще больше, получишь и второй.
Шурочка закрыла глаза, чувствуя, как хорошо ей становится от минуты к минуте. Она подумала – люди огорчаются несчастьями, с ними произошедшими. Но они не дают себе труда подумать – а ведь могло быть что-то еще более неприятное. Поэтому любая неприятность – спасение от другой. Если бы она не свалилась с обрыва, что сделали бы с ней похитители?
Она быстро открыла глаза, отыскивая Мун-Со. Она хотела улучить момент, когда женщина не видит, что за ней наблюдают. Но кажется, та ловила каждое движение, слышала даже шорох Шурочкиных ресниц.
Да женщина ли она? – взметнулась внезапная мысль. Такая сильная, что смогла вынести ее на руках. Но она не мужчина, у нее нет бороды, торопливо напомнила себе Шурочка. Хотя… бывают… евнухи – кастраты, которые наблюдают за восточным гаремом. А если она – он, то значит… Ах, ничего это не значит. Да, Мун-Со прикасался – прикасалась к ней везде. Как это делает доктор, спасающий жизнь страдальцу.
– Ты изучаешь меня? – В голосе не слышалось раздражения. Никакого недовольства, только вопрос. За которым последовал ответ: – Хочешь уловить то, что дано чутким людям…
Шурочка замерла. Это говорила другая Мун-Со. Совсем не та… Она заморгала. Эта говорила другим языком. Таким правильным, грамотным, каким говорят в городских домах. Как будто, пока она спала, ее перенесли на совиных крыльях ночи снова в Барнаул. И голос похож… На чей похож этот голос?
Но голос пропал, а Шурочка заснула…
Ей снился голос Мун-Со, которая давала ей цветы васильков и говорила, что их надо собирать в ясный солнечный день, в сухую погоду, после того, как высохнет роса.
Но роса никак не высыхала. Шурочка открыла глаза, чувствуя, что вся в поту.
30Иногда Алексея посещала шальная мысль – а если подхватиться и бежать? Вместе с Шурочкой, куда-то, где летосчисление происходит по другому календарю. Где нет даты, назначенной отцом. Там они могли бы с Шурочкой остаться навсегда вместе.
Но горячность разума отзывалась не только быстрым биением сердца. Холодом в груди. Этот холод возникал от мысли, что тогда он предаст слово, данное даже не им, а отцом его.
Дата, обведенная золотым цветом в календаре, последняя. Или она останется золотой на всю его жизнь, или…
Или никогда более не видеть ему Шурочку. Не целовать ее мягкие губы, к которым она позволила ему прижаться во время последней встречи.
Другому будет дано ощущать эту нежность. Думая о золотой дате, как все чаще он называл главное число в его жизни, он представлял ее тело в золоте. Он покроет ее золотой пылью, которую найдет… Ох, тайга, ну почему не отдашь то, без чего не отдаст Шурочка ему того, чего он жаждет?
Он часто вспоминал детские игры с ней. В Стогово, в имении Галактионовых, огромное озеро, берега которого в высокой траве. Запахи кружили голову. Манили, звали к чему-то, о чем они тогда не знали оба. Их руки сплетались, хотелось чего-то еще, но чего, тогда они не знали. Зато теперь знает он. А знает ли она?..
Он вынул из кармана часы, которые дал ему перед отъездом отец.
– Не перепутай время, сын мой, – тихо сказал он.
Вечерами Алексей наблюдал замершую до утра природу. Ему казалось, что его душа, его сердце точно так же замирают, стоит ему подумать о Шурочке. Все чаще при мысли о ней его охватывала тоска. Может быть, он никогда не видел ее, быть может, она мираж, рожденный утомленным разумом?
