— Довольно! — рявкнул князь. — Сколько еще ты будешь меня уверять, что это мой сын!
От звука его голоса малыш завозился в колыбели, но Купава не бросилась к нему. Широко распахнув глаза, девушка с ужасом смотрела на князя. От обиды у нее зашлось сердце, и она, прижав руку к груди, тихо прислонилась к стене, пытаясь справиться с резкой болью.
— Прости… — Позвезд, злясь на самого себя, сердито замотал головой. — Но я и впрямь устал от твоего вранья. Если ты решишь остаться, я постараюсь привыкнуть к нему, — он мотнул головой в сторону колыбели. — Но вряд ли смогу забыть… — неожиданно князь умолк и уставился на ребенка.
В спальне было жарко, и Зареок, сбросив с себя покрывало, крепко спал, разбросав в стороны крепенькие ручки. На тыльной стороне локтя виднелось небольшое пятнышко в форме звезды. Именно на него пристально смотрел Позвезд.
— Что это?.. Мальчик случайно вымазался на ладье? Или о стену в переходе?
— Это пятно у него с рождения, — сквозь слезы объяснила Купава. — Гуннар очень злился на меня, кричал, что это след от моего колдовства. Он считал, что я хотела погубить ребенка, потому и родила раньше срока. На целых два месяца. Он упрекал меня за это… и не знал, что я, выходя за него замуж, уже ждала ребенка. От тебя. Как ты мог… — рыдания мешали говорить, в горле стоял ком, а сердце еще сильнее заходилось от боли. — Зареок похож на тебя, и пятно у него — точь-в-точь, как у тебя на руке.
Касаясь спиной стены, девушка мягко заскользила вниз, на пол. Князь обрадованно подхватил ее, шагнул к постели и с ужасом увидел, что лицо Купавы заливает смертельная бледность.
ЭПИЛОГ
Зарев (август) 1017 г.
Начинался новый чудесный день. Яркий солнечный свет слепил глаза и заставлял щуриться, а воздух, благоухавший ароматами молодых яблонь и запоздалых вишен, щекотал ноздри. Купава сладко потянулась на своем мягком ложе, затем соскочила на теплый пол и, укутавшись в льняное покрывало, подбежала к окну.
Ласковый ветерок приятно обдувал ее лицо и плечи. Запах цветов, смешанный с запахом речной воды, вызывал легкое головокружение. А вид, открывавшийся из окна, не переставал удивлять и радовать: благоухала ароматами и шелестела листвой буйная зелень, играл бликами на солнце маленький пруд, окруженный плакучими ивами; он казался кусочком неба, и по его тихой глади неслышно скользили белоснежные лебеди. Внизу среди кустов жасмина слышались звуки гуслей и звучал распевный голос певца-сказителя. И, слушая его, Купава со счастливой улыбкой вспоминала ту ночь, когда к ней вернулся любимый.
…От боли свернулось в тугой комок ее сердце. Позвезд подхватил ее на руки и бережно опустил на постель. Выскочив за дверь, он закричал, переполошив весь терем, приказав немедленно доставить лекаря или знахарку. Пока их искали, князь опустился подле Купавы на ложе, осыпал частыми поцелуями ее лицо и закрытые глаза, осушал невысохшие еще на щеках слезы и шептал, словно в горячечном бреду:
— Открой глаза, посмотри на меня, любовь моя. Я всегда любил тебя… я вечно буду любить тебя… я никогда не смогу забыть тебя… мое сокровище… Дыши, дыши… только тихо, бережно… не бойся, верь мне… все будет хорошо, милая моя…
Она старательно следовала его совету, и дыхание ее было подобно взмаху крыльев бабочки…
— Тише, тише… — шептал он ей на ухо. — Боль сейчас уйдет… — его прохладная ладонь легла на грудь, и девушке неожиданно стало лучше…
Почувствовав, что дыхание Купавы слегка успокоилось, Позвезд осторожно поцеловал ее висок. Очень нежно, трепетно, осторожно он касался лица девушки, пока не почувствовал, что целует ее губы. Ощутив, как неровно дышит Купава, он на мгновение отпрянул, с тревогой заглянул в ее глаза… И увидел, что страдание и мольбу в лиловых очах сменил горько-сладкий вихрь благодарности и желания.
Дышать было еще тяжело, но девушка уже не могла сопротивляться восхитительному потоку любви и нежности. Ей казалось, что счастье и чудо подхватили ее и понесли куда-то ввысь… И прямо над головой ярко сияли звезды… Глаза Любимого…
Серебряные светильники, стоявшие у стен, шелковые, пронизанные золотыми нитями занавеси на окнах и дверях княжеской опочивальни, огромное ложе под бархатным пологом… Как же давно это ложе ожидало их… Позвезд был очень нежным и ласковым, но все же еще несколько ночей он опасался прикасаться к любимой, боясь, что вновь зайдется от боли ее сердце. Нет, не от боли, от счастья…
А потом… Потом начались их золотые ночи, звездные ночи, наполненные пьянящим ароматом счастья и любви. Как все влюбленные мира, чья страсть была взаимной, они никак не могли разнять объятий, шептали друг другу нежные слова, а потом надолго умолкали, отдавшись власти бесконечной неги.
Губы горели от поцелуев, но разве можно прервать это прекрасное мучение… Купаве казалось, что любимый обнимает не только ее тело, но и душу, и она послушно льнула к нему, готовая выполнить любое его желание. Она таяла в его руках, осыпала поцелуями его тело и, забывая свою стыдливость, жадно требовала ласки и любви. И Позвезд страстно целовал ее, а ее пальцы ласкали его темные волосы, тронутые ранней сединой …
Когда же сладкая усталость ненадолго погружала их в легкий сон, девушка нередко трепетно вздрагивала и просыпалась. Убедившись, что любимый рядом, она успокаивалась и вновь погружалась в дремоту, и губы ее с нежностью касались его сильного плеча, шепча слова любви…
* * *
Напевный речитатив сказителя плавно закручивался вокруг счастливых воспоминаний Купавы, но она не сумела дослушать до конца песню гусляра, потому что за ее спиной возник проснувшийся Позвезд.
— Ты опять ускользаешь от меня, любовь моя? Зачем искушать судьбу?
— Судьба моя подле меня, — лукаво улыбнулась девушка. — А вместе с ней и искушения…
Больше ей не удалось произнести ни слова, потому что губы его прильнули к ее устам. Поцелуй был властным и нежным, полным любви и безумия. Купава затрепетала в его руках, а в мыслях блеснула молния: «Да разве могла бы я жить вдали от него…» Не в силах скрыть захлестнувшее ее блаженство, девушка обвила руками шею князя, и он немедленно увлек ее обратно на ложе…
Позвезд не мог оторвать взгляда от любимой. Она была прекрасна — томная, с влажными губами, с рассыпавшимися по светлым плечам темными кудрями. Желание пьянило его, как сладкое вино.
— Как странно… Когда я встретил тебя на берегу Днепра в чародейскую купальскую ночь, то и подумать не мог, что ты станешь моей судьбой. Наутро все показалось мне дурманом, сном, а ты — то ли лесной мавкой, то ли речной русалкой. А позже, когда мы вместе ехали в Новгород, я не узнал тебя, но что-то манило меня к тебе. Впрочем, признаюсь: о женитьбе в те дни я и не помышлял.
Купава сделала вид, что обиделась, и, отвернувшись, мило надула губки. Позвезд тут же принялся целовать эти сладкие уста, шепча между поцелуями:
