Кое-кто из вас интересуется, не притворялся ли я? В самом деле у меня был кризис или я просто выдумал повод пописать на сторону, малость передохнуть от переизбытка лазеров, инопланетян и взрывов? Вправду ли мои персонажи ожили и явились ко мне?
Поразмыслите немного. Я – сочинитель. Причем фантастики. Я постоянно выдумываю странную чепуху. Что в моем случае самое логичное объяснение? Как по-вашему, мой блог – выдумка или настоящая взаправдашняя правда?
Вы знаете, какой ответ самый логичный.
А теперь спросите себя, верите ли вы в него.
Поразмыслите и сообщите мне свой ответ.
Эпилог 2
Второе лицо
Ты слыхал, что попавшие в страшные аварии люди обычно не помнят самих аварий, – шок начисто вышибает кратковременную память. Но ты свою аварию помнишь отлично. Ты помнишь, что шоссе стало скользким от дождя, пришлось немного притормозить. Ты помнишь, что «БМВ» пошел на красный, а водитель орал в мобильник. Ты знаешь: водитель орал не из-за тебя, ведь он даже не посмотрел в твою сторону и не видел твоего мотоцикла, пока тот не врезался в бампер.
Ты помнишь, как взлетел – и на краткую долю секунды затрепетал от радости. Какое чудное ощущение полета! А потом рассудок расставил все по местам и окатил ледяным ужасом за мгновение до того, как ты впечатался головой в асфальт. Ты чувствовал: тело гнется, как нельзя гнуться человеческому телу, ты слышал, как лопается и рвется внутри. А ведь в человеческом теле не должно так рваться и лопаться. Ты ощутил, как отлетает лицевой щиток, асфальт обдирает стеклопластик, углеродное волокно – или из чего там еще сделан шлем – в дюйме от лица.
Хрясь, хрусть, тресь, скреб, а потом – стоп. От мира остался крохотный кусочек, видимый сквозь разбитый шлем. Перед носом большей частью асфальт – ты валяешься лицом вниз. У тебя две мысли. Первая: это шок, потому что боли нет. Вторая: судя по тому, как странно чувствуется в шее, – приземлился нехорошо. Ох, скверны дела. Ноги где-то внизу, задница торчит кверху. Тебя больше волнует положение задницы, чем отсутствие боли, – и это, кажется, подтверждает догадку о шоке.
Затем ты слышишь голос водителя, орущего уже на тебя, – ты ему подпортил бампер. Пытаешься взглянуть – голову повернуть не можешь, видишь только туфли. Хорошая черная кожа, фасон броский, статусный – парень наверняка работает при индустрии развлечений. Хотя, по правде говоря, про индустрию развлечений ты решил не только из-за туфель. Картина типичная: ублюдок мчится на «БМВ» на красный свет, потому что вопит злобно в телефон и ничего вокруг не видит, а потом брызжет желчью на сбитого им человека – тот, видите ли, осмелился поцарапать его авто.
Ты успеваешь задуматься, знает ли этот кретин твоего отца, затем увечья берут свое, все плывет перед глазами, вопли адвоката от киноиндустрии, или агента, или кого-то там еще превращаются в монотонное бормотание, делающееся все тише, неразборчивее и дальше.
Хреновая авария, и ты ее помнишь в абсолютно жутких подробностях. Помнишь так четко и ясно, будто видишь студийную копию очередной серии из шоу, которое продюсирует твой отец, сохраненную в высоком разрешении на диске блю-рей. Прокручивая сцену аварии в памяти, ты даже вставляешь мысленные комментарии: о мотоцикле, о «БМВ», о водителе (который и в самом деле оказался адвокатом при индустрии развлечений и получил две недели тюрьмы и триста часов общественных работ за третье нарушение калифорнийского закона, запрещающего вождение с телефоном в руке). Ты со всей ясностью помнишь короткую дугу своего полета с мотоцикла на асфальт. Яснее некуда.
Но ты совершенно не помнишь, что произошло потом – до того, как несколькими неделями позже просыпаешься на своей кровати, одетый и без единой царапины на теле.
И это начинает тревожить тебя.
– У тебя амнезия, – говорит отец, когда ты впервые заговариваешь о провале в памяти. – Обычное явление после аварии. Я в семь лет попал в аварию и ничего не помню о ней. То ехал в машине к твоей прабабушке, а то вдруг я в больнице, в гипсе, а надо мной склонилась мама с галлоном мороженого в руках.
– Ты проснулся на следующий день, – говоришь ты отцу. – Моя авария случилась недели назад. А очнулся я всего пару дней как.
– Не совсем. Ты очнулся раньше. Очнулся и разговаривал, беседовал с нами. Ты просто не помнишь.
– Я именно об этом. Это не провал в кратковременной памяти после аварии. Это потеря ее спустя недели.
– Но ты же приземлился на голову, – напоминает отец. – Подумай: приземлился на голову на скорости сорок пять миль в час. Мэттью, даже в случае исключительного везения, как у тебя, травмы будут обязательно. Я не удивлен, что ты утратил кое-какие воспоминания.
– Пап, ну не кое-какие. Я все утратил. Сплошь от аварии до момента, когда очнулся, а ты с мамой, Кэндайс и Ренни стоите надо мной.
– Я же говорил, ты вдруг потерял сознание, мы все встревожились.
– То есть я теряю сознание и прихожу в себя без единого воспоминания о нескольких последних неделях. Ты же понимаешь, отчего меня это тревожит.
– Хочешь, я договорюсь в клинике, чтоб тебе сделали магнитную томографию мозга? Пусть доктора поищут признаки травмы.
– Я думаю, томография не помешает, – соглашаешься ты. – Слушай, пап, я не хочу показаться совсем уж параноиком, но меня тревожит потеря нескольких недель жизни. Я хочу убедиться, что не потеряю ничего больше. Не очень-то приятно проснуться и обнаружить большущую дыру в памяти.
– Конечно, Мэтт, конечно, – отвечает отец. – Я немедленно скажу Бренде. Пусть устроит тебе томографию в самое ближайшее время. Хорошо?
– Ладно.
– А пока не тревожься уж слишком. Не стоит. Доктора говорили, возможна еще пара провалов наподобие этого. Это нормально.
– Я такое нормальным не назвал бы.
– «Нормально» в контексте аварии. Применительно к ситуации, – поясняет отец.
– Что-то не нравится мне эта новая «нормальность».
– Могло быть и хуже. Намного, – говорит отец.
А потом на него находит.
В последние пару дней слишком уж часто с ним так. Глядит на тебя, будто вот-то не выдержит и расплачется.
Ожидая сеанса томографии, ты читаешь сценарий своей роли в очередной серии «Хроник „Интрепида“». Хорошая новость: твой персонаж – центральный в серии. Плохая новость: реплики у тебя ни одной, и все время придется лежать на каталке, изображая бессознательное тело.
– Неправда, – отвечает Ник Вайнштайн, после того как ты указываешь ему на очевидное.
Он заглядывает в клинику, чтобы принести новую версию сценария. Думаю, прочие статисты вряд ли удостаиваются подобной милости от главного сценариста.
