Кровь приливает к сероватому лицу. Может быть, выкарабкается…
И тогда…
Можно начать заново. Починка, восстановление, замыслы. Планы. Кампании. Лестницы. Опять?
К черту. Теперь наружу. За пределы этой коробки, душной китайской комнаты, за пределы погонь и побегов, недомыслия и бессмыслицы, полуудач и полупровалов, за пределы любой двойственности. Чтобы снова дышать.
Игольное ушко здесь. На отрезке времени между двумя ударами сердца.
На свет. Начала богов – в каждом трясущемся кусочке слизи.
Две двери. Одна – та самая, за другой – безысходность чужого.
И только один вопрос, который нужно задать обоим, чтобы они сказали одно и то же…
Эта задачка решаема, ты просто трусишь найти ответ.
Давай, для машины это не сложно.
Все просто – минус на минус дает плюс.
Ну..?!
Два монаха, сжав зубы, распахивают дверь. Ослепление…
Ужас быть сожженным, уничтоженным. Хватаюсь за дверной проем – последний рубеж камеры, последние рамки. За самого себя. Пальцы одной руки начинают бороться друг с другом. Мастер, я не могу выйти…
Предчувствие невозможного безумного полета. Так нельзя, больше нет никаких страховок.
Не ори. Тебе не удастся смыться. Кого ты пытаешься одурачить? Давай! Это просто роды. Кесарю – кесарево…
Немного терпения, частица любви, зерно доверия – тебе дано ровно столько, сколько тебе нужно знать.
Огни города в ночи, на взлете, с воздуха – разлетевшиеся светящиеся частицы, в каждой из которых – собственный мир и всякий другой мир.
Если бы я только мог их различить…
Есть ли в них хотя бы песчинка нелепой бунтарской веры в то, что все – не зря?
Что это кому-то нужно.
Что там существует кто-то, кто думает о тебе, когда тебя нет, держит за тебя кулаки, когда ты вот так прорубаешь стены, оживляет тебя каждый раз, когда ты умираешь.
Я хочу узнать мой отпечаток, выжженный хотя бы в чьем-то сердце.
Я хочу, чтобы меня пробовали на вкус, чтобы помнили мой запах, в темноте узнавали из тысяч других на ощупь, различали меня по походке, голосу, почерку…
Или хотя бы – увидеть свое чистое отражение…
Любые слова не нужны, если некому их сказать.
Тогда они – заклинания, ворожба…
Но еще что-то…
Замороженный склад Дьябло. Лихорадка озноба… Не то, не то, не то…
И вдруг, среди старого пыльного хлама – одно из многочисленных детств.
Несказанно хрупкое пространство…
Его образ покалывает мне кончики пальцев, касается потерянного нерва смелости, бьется пульсом в заплатку на темени.
И появляются Страшила, Железный Дровосек и Лев. Они принесли то, что у них было. Дары Волхвов… И каждый – запал, чтобы дать толчок, чтобы запустить. Выпустить…
Неумело, неуверенно, даже беспомощно, но это – шаги.
Страх – это только предупреждение.
Нет ничего, чего стоит слишком бояться.
Выход там же, где когда-то был вход.
Жизнь, на которую я боюсь решиться, это Я, боящийся решиться на жизнь.
Воскресенье
В Путешествии существует возможность множества приобретений. Вашим приобретением будет то, что вы сочтете таковым.
Путеводитель
Наутро я, стоя в ванной перед зеркалом, старался придать своей физиономии благопристойный вид и собраться с мыслями, чтобы, наконец, принять решение. До лекции оставалось два часа.
Но мысли крутились почему-то совсем в другой плоскости.
Проснувшись, я, не вставая, набрал телефон Мари. Он по-прежнему молчал.
Если она будет звонить, то опять попадет к Николь.
Все-таки это вечная формула французской жизни – cherchez la femme… Я и ищу.
Нужно поговорить с Николь. Тем более, что теперь, после этой горячечной ночи, у меня есть ответ на загадку о двух монахах…
Я взял телефон и набрал свой прежний номер.
– Да, – властный мужской голос. Кажется, с поисками мне пока решительно не везет.
– Э… Можно услышать Николь?
– У нее другой телефон.
– Я знаю. Но сейчас должен быть этот.
– Кому должен?
Как-то неправильно начался разговор. Попробуем заново.
– Видите ли, я ищу Николь…
– Я же говорю – у нее теперь другой номер. Она поменялась со мной телефонами.
– ? Простите?
– Я непонятно выражаюсь? Мы поменялись с ней телефонами.
– Вот как… А я думал, что это я с ней поменялся.
– Месье… Я понимаю, что это звучит странно, но я не шучу. Вчера мы познакомились с Николь в кафе. И она сказала, что хотела бы поменяться со мной телефонами. Не стану объяснять, почему, но я согласился. Теперь это мой телефон.
– Простите… Как вас зовут?
– Грег.
– Конечно. Как же иначе вас могут звать?
– Что вы имеете в виду?
– Только то, что Грег – мое имя.
– Месье, я не очень понимаю, чего вы добиваетесь. Я хорошо знаю, как меня зовут, но это совершенно не мешает вам, если хотите, называться так же. Я не монополизировал имя.
– Отлично. Грег… Видите ли, у Николь своеобразное хобби. До того, как она поменялась с вами, это был мой телефон. Кстати, вам не звонили на него?
– Разумеется, звонили. И звонят.
– И кого спрашивают?
– Обычно Грега.
– Вот видите…
– Что вижу? Меня зовут Грег, мне звонят и называют меня по имени. Вас это удивляет?
– Да не слишком… Впрочем… Действительно, все, как и должно быть. А о чем говорят?
– А вы не хотите еще, чтобы я вам исповедался?
– Ну, если только в Сент-Эсташ… Знаете, мы, Греги, могли бы быть откровеннее друг с другом. Но если вы не хотите рассказать, о чем с вами говорят по телефону…
– Слушайте, у меня не очень много времени. О чем говорят? О делах. У меня, знаете, бизнес. Крупный. И, если им не руководить, будут неприятности.
– Ах, вот как… Ну… отлично. Надеюсь, Грег, он в надежных руках.
