— Смотри, ротный, заметано. При свидетелях.
— Красноармейские книжки оставьте взводному. Никаких документов, кроме медальонов, при себе не оставлять. Немцы обычно обвязывают трупы веревками и тянут их за собой. Лежите и ждите. Если не получится взять сразу — можно обрезать веревку. Не поймут — приползут снова.
Через два часа три тени выбрались из окопчика наблюдателя и, перебегая до ближайшей гривки кустарника, там пластались. Когда взлетела осветительная ракета, под гривкой никого не было.
* * *
До полуночи в роте продолжались подготовительные работы к утренней атаке. Звонили из штаба Боровицкий и Сухорук, приходили с докладами взводные. Готовя строевую записку, Колычев вывел окончательную цифру потерь: сорок семь человек убитых, восемьдесят пять раненых. Ровно полроты. И хотя цифра потерь не стала для него неожиданностью, но подтолкнула к невеселым размышлениям о завтрашнем дне. Завтра наверняка будет похуже. Кто кого, без вариантов.
Но чем бы Павел ни занимался, мыслями он постоянно возвращался к высланной разведке. Несколько раз он выходил в траншею, вглядывался и вслушивался в то место, где должны были находиться его разведчики. Но там было все тихо.
Не заметно было никакого беспокойства и движения и в окопах у фашистов. Только ракеты с равными промежутками зависали над нейтралкой. Опасаясь ночной вылазки, немцы старательно освещали склон. Но пулеметной стрельбы не вели. Только светили.
Тишина почему-то тревожила. Хотя, казалось бы, наоборот, должна была успокаивать: по крайней мере не обнаружены. Так и не дождавшись результата, незаметно задремал, сидя за столом.
Вернулись разведчики в три часа ночи. Ввалились в блиндаж ротного злые, продрогшие, в извоженных грязью шинелях и сапогах.
— Пустышку, мы, твари, вытянули, — сумятясь неудачей, стал докладывать Краев. — Ни одного гада не удалось выудить. Сидят в окопах, матерятся, а вылазить — не вылезают. Видать, до фени им трупняки. Вон Барыга последнего мертвяка совсем под носом у них блочил, слышал, как матерятся, а за бруствер не вылезают.
— А ты где, Краев, по-немецки понимать научился? — со скрытой иронией спросил Павел. Он был даже рад, что кончилось все именно так, без шума и огласки, что поначалу пропустил сообщение Краева о Барыге, действовавшем перед самым носом у фашистов.
— Да нет, ротный, мы по фене ботаем, а по-ихнему не волокем. Но все равно понятно, что лаются, друг друга кроют.
— А это у вас что? — показал глазами Павел на оттопыренные карманы шинелей и выпиравшие бугорки на груди.
— Мы, ротный, пока около мертвяков лежали, ранцы ихние поблочили. Жратвы у них там от пуза—и консервы, и галеты, и бацильное дело. И фляжки со шнапсом у каждого на поясе. Барыга сначала хотел двоих-троих обшмонать, для согрева. Ну, а после мы уж всех до последнего взяли…
— Ранцы? Они что — в ранцах в атаку шли? Ерунда какая-то.
— Ну, так, а где ж бы мы тогда взяли, — развел руками Краев, начиная и сам с усилием что-то соображать, чего раньше не сообразить вроде нельзя было, но не сообразил.
— Странно. И не ранцы вас потрошить посылали. Баки мне забиваете.
Шевельнулось недоброе предчувствие.
— Ранцы мы между делом, ротный. Если б появился кто — захомутали бы гада. А так… Не пустыми же назад ползти. Мы и ксивы все их позабирали. Вот, смотри. — Краев суетливо полез за пазуху рукой, извлек из нагрудного кармана несколько солдатских книжек и протянул их Павлу. Пошарив в боковом кармане брюк, достал и присовокупил к ним какой-то значок, показавшийся Колычеву немецким орденом. — Ты, ротный, нам верь. Куда хошь кинемся, только скажи.
— Говоришь, Барыга под самую траншею ползал? — Павел только теперь осознал смысл слов Краева о том, что напарник блочил последнего мертвяка под самым носом у фашистов: мины! Значит, не ставили и не ставят.
— Ну. Говорю же — верь.
Павел отмахнулся рукой.
— Ладно. Идите отдыхайте. Тебя, Краев, я знаю, а фамилии Кисета и Барыги записать надо. Если не ошибаюсь, Колодин и Данилов.
— Так точно.
— Все. Свободны. Альтшулера ко мне пошлите из второго взвода.
— Есть Альтшулера из второго взвода.
Альтшулер не еврей, за которого он, по понятным причинам, предпочитает себя выдавать, а немец, немецким владеет в совершенстве. Вместе с ним стали рассматривать солдатенбухи. Альтшулер переводил, а Павел делал выводы.
Все солдаты одного батальона. Обратил внимание на возраст. Одна тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, а остальные в период с тысяча девятьсот девятого по тысяча девятьсот шестнадцатый год Возрастные. Значит, Маленичи обороняет либо один батальон пехоты, либо убитые — спешно переброшенное подкрепление, поскольку в атаку подняты с колес в ранцах, другого объяснения наличия ранцев на убитых не видел.
Всего солдатских книжек девять. Кроме них, двадцать одно письмо и десятка три фотографий. Письма и фотографии Павел оставил без внимания. Пусть ими контрразведка занимается. А вот значок члена национал-социалистической партии рассмотрел с интересом. Раньше видеть не доводилось. Удивил номер — четыреста тридцать два семьсот тридцать девять. Почти полмиллиона. А в газетах писали, что Гитлера поддерживают только деклассированные элементы и уголовники.
Немецкие марки тоже не в диковинку. А вот купюры с полуобнаженными женщинами не знакомы.
— Это что, тоже деньги?
— Это финские, — с уверенностью знатока определяет Альтшулер. — Я в финскую воевал, видел такие. Наверно, солдат в Финляндии служил, а потом сюда перебросили. Ерунда все эти бумажки, гражданин старшина. Вы бы лучше у Краева банки две консервов да фляжку шнапса забрали. А то эти урки сейчас обжираются, а у нас кишки баландой промыты. У фрицев и консервы особенные, с ключиком. Повернешь ключик — и пошла химическая реакция, сами собой подогреваются. Вот бы нам с вами сейчас по баночке съесть. Правду говорят, что на войне в первую очередь хорошие люди гибнут. А эти паскуды, как дерьмо в проруби, сидят себе сейчас, обжираются…
— И все-таки, Альтшулер, ты не чистый немец, есть в тебе что-то еврейское, — выслушав его вкрадчиво-обходительный монолог, заметил Павел.
Альтшулер коротко хохотнул.
— Мать наполовину еврейка, — признал.
Павел разбудил связиста, спавшего в обнимку с аппаратом, приказал вызвать штаб. Ответил мятый спросонья голос Боровицкого. Павел доложил о том, что произвел ночную вылазку, добыты документы. Что с ними делать?
— В штаб. Немедленно. Вместе с переводчиком, — затребовал Боровицкий.
Глава четвертая
Атака назначена на час завтрака у немцев. За полчаса до начала собрал в блиндаже командиров взводов. Следуя пункту боевого устава пехоты, должен отдать приказ, определить задачи подразделениям, исходя из замысла боя.
