ЭПИЛОГ
1922 год
Неяркое северное солнце освещало крыши аккуратных домиков небольшого датского городка Лемвига, на окраине которого выделялась пузатая красная башня маяка Бовбьерг. Северное море облизывало плоский песчаный берег шипучими языками волн, обессилевших на мелководье. От берега в море уходил низкий бетонный мол с перилами, к торцовой части которого перекладиной исполинской буквы «Т» была пристыкована подводная лодка времён Мировой войны, на рубке которой издалека был виден её номер: «U-20». По пирсу бродили люди, в одиночку и группками; время от времени они перебрались по узкому трапу на борт субмарины и исчезали в её чреве. Фотограф с аппаратом на штативе, устроившийся у трапа, не жаловался на отсутствие работы: почти все посетители этого своеобразного музея желали сфотографироваться на фоне лодки, причём так, чтобы в кадр непременно попал её номер.
Подводная лодка «U-20», выброшенная на побережье Дании
У основания мола – у ступенек, ведущих на берег, – стояли трое людей лет тридцати. Один из них, которого звали Дитмар Зееберг, был в добротном чёрном пальто и в котелке; в руках он держал изящную трость с серебряным набалдашником. На губах его застыла пренебрежительная усмешка человека, доподлинно знающего, что к чему на этом свете, – Зееберг был экономистом, а эта отрасль человеческого знания способствует развитию прагматического взгляда на вещи, переходящего в откровенный цинизм. Второй человек, светловолосый и порывистый, был в куртке и кепи, похожем на те, какие носят любители-велосипедисты, на шее было намотано белое кашне. Он походил на учёного, увлечённого своими трудами, и впечатление это было верным: этот человек по имени Людвиг Клайзен был историком, работал в Берлинском университете имени Гумбольдта и принимал самое деятельное участие в написании капитального труда «История Мировой войны». А третьим – третьим был сухопарый человек в мундире офицера германского флота с погонами капитан-лейтенанта. Эти трое были людьми очень разными, но все они когда-то учились в одной гимназии, впервые встретились после войны, изрядно проредившей ряды их школьных товарищей, и решили осмотреть памятник этой войне, недавнее открытие которого наделало в Европе много шума.
– Странный памятник, – произнёс Зееберг, кивнув в сторону лодки, – если считать его памятником нашей победе, то…
– Победы не было, – перебил его офицер, – и ты это знаешь не хуже меня. Победу у нас украли, Дитмар.
– В истории было нечто похожее, – вставил Клайзен. – В семнадцатом веке Голландия не проиграла войну с Англией: голландский флот не был разбит, скорее наоборот. Но потом что-то случилось: кто-то с кем-то договорился – документы того времени об этом сообщают скупо, – и Нидерланды быстро утратили свою роль мирового торговца. Голландский капитал перетёк в Англию, и пушки линейных кораблей де Рёйтера не смогли этому помешать. Так и теперь: мировой финансовый центр переместился за океан, а старушке Европе осталась одна только память о былом её величии. Мир изменился, друзья мои, и очень сильно.
…Да, мир изменился, хотя пушки дредноутов «Миротворческого флота» не сделали ни единого выстрела. Соединённые Штаты Америки потребовали – не попросили, а именно потребовали, – чтобы все страны-участницы Мировой войны немедленно заключили мир и предложили свой проект послевоенного мироустройства. При этом и Англии, и Германии в одних и тех же выражениях было заявлено следующее: если Германия (или Британия) будет противиться мирным инициативам США, то Америка тут же объявит войну Германии (или Англии) со всеми вытекающим отсюда последствиями. Расчёт был простым: американский флот, присоединившись к Гранд Флиту или к Хохзеефлотте, давал им решающий перевес над противником – тот самый, которого и немцы, и англичане добивались в течение всей войны.
Измотанные войной и обессиленные страны Антанты и центральные державы не нашли в себе сил противиться заокеанскому диктату – экономическое давление Америки оказалось более эффективным оружием, чем четырнадцатидюймовые орудия американских линкоров. Всем европейским странам требовались кредиты для восстановления экономик, разрушенных войной, и всем было сказано, что строптивцы не получат не только льготных американских кредитов, но и вообще никаких. И скромные банкиры Британии, Франции и Германии сумели убедить свои правительства, что это будет страшнее военного поражения и даже полного разгрома. Условия США были приняты: в конце концов, предложенный ими мир никого не доводил до статуса побеждённого – всё «по справедливости».
Германские колонии в Африке, захваченные Англией, возвращались их «законному» владельцу – это, а также решения Вашингтонской конференции, определившей равенство боевых флотов Германии и Британии, закладывало мину под англо-германские отношения, что вполне устраивало американских «миротворцев». Однако германские владения на Тихом океане, оттяпанные Японией, остались у Страны Восходящего солнца – США благоразумно сочли, что враждебные отношения между Берлином и Токио для Америки выгоднее, нежели дружеские, от которых рукой подать до военно-политического союза.
Эльзас и Лотарингия получили статус «совместно управляемых территорий», что уже в самом ближайшем будущем гарантировало обострение франко-германских противоречий. Впрочем, новой войны между этими двумя странами не ожидалось – воинственный боевой дух наполеоновских гвардейцев, перед которыми некогда трепетала вся Европа, погиб под Верденом. Франция, травмированная ужасающими людскими потерями, понесёнными на полях Шампани и Фландрии, заболела пацифизмом в острой форме и навсегда отказалась от каких-либо претензий на мировое лидерство.
Италия, почуявшая, куда дует ветер, быстренько объявила войну Австро-Венгрии, желая урвать со стола хотя бы крохи. Эта карикатурная война продолжалась всего неделю, однако итальянцы, надувая щёки, поминали её при каждом удобном и неудобном случае: мы, де, тоже воевали – три наших батальона ходили в атаку на реке Изонцо, и флот в Адриатике выпустил по врагу целых одиннадцать снарядов! Дабы утешить потомков древних римлян, им было предложено заняться Абиссинией – никто из европейских держав не претендовал на этот кусок африканской земли.
В Ирландии при негласной поддержке Соединённых Штатов, уже разучивших мантру о свободе и демократии, вспыхнула гражданская война. В английских колониях разгорались национально-освободительные движения, и жемчужина британской короны – Индия – вот-вот грозила выпасть из своей ячейки. США благожелательно взирали на всю эту суету – они знали, что экономическая зависимость выгоднее колониального владычества, а «политика открытых дверей», провозглашённая по требованию американского правительства, давала возможность самому нахрапистому влезть в эти двери и обосноваться за ними по-хозяйски.
Перекраивалась карта Европы – по мостовым её столиц катились короны рухнувших империй. Россию корчило в кровавой смуте гражданской войны, и чем эта смута кончится, никто не мог сказать. Младотурки пинками выгнали султана с насиженного места; Австро-Венгрия лопнула, как бутылка с водой на морозе. Качался трон Гогенцоллернов – на улицах немецких городов строились баррикады, и кайзер Вильгельм подумывал об отречении. И над всем этим висело бремя военных долгов, которые американцы не забывали требовать со всех – и с Германии, и с Франции, и с Англии.
