Сложнее пренебречь мнением, сложившимся в академических кругах. О творчестве Айрис Мердок уже написано более сотни диссертаций только по-английски, и почти столько же на других языках. Книгам Айрис Мердок посвящено более четырех тысяч (sic!) критических статей и рецензий, десятки монографий.
Первая диссертация «Философская проблематика романов Айрис Мердок» появилась в 1965 году. Ее автором был Петер Вульф, впоследствии написавший ряд авторитетных трудов о многих современных писателях Великобритании. К моменту появления его работы об Айрис Мердок уже сложилось мнение как о серьезной интеллектуальной писательнице. О вышедших к этому времени семи романах было опубликовано уже несколько сотен статей, в большинстве своем посвященных философской проблематике, которую авторы упорно вычитывали из произведений писательницы. Упорство это было сколь законно, столь и закономерно, а главное, неизбежно — ведь Айрис Мердок была не только писательницей, а в это время еще и не столько писательницей, сколько профессиональным философом, выпускницей Кембриджа, автором научных трудов, преподавателем философии в Оксфорде. Литературное творчество Айрис Мердок начиналось как хобби, первый роман появился в 1954 году, когда ей было 35 лет. Что, правда, для английской литературы 50— 60-х годов было почти нормой: Уильям Голдинг начал писать в 45 лет, Джон Фаулз в 37. Всех этих впоследствии властителей дум объединяет также и предшествовавший писательству опыт учительства, наставничества молодежи, что, бесспорно, не могло не сказаться на их, во всяком случае ранних, произведениях, где дидактизм почти бесспорен, и критики поэтому с готовностью рассуждали о философичности их романов. С Фаулзом, правда, случилось досадное недоразумение. Его первый роман был поначалу зачислен в разряд «чтива», но писатель быстро исправил свое положение тем, что на полученный гонорар издал «Аристос», книгу философских размышлений, поэтому его второй роман «Волхв» рецензировался уже как произведение автора с серьезными философскими амбициями. Исключение здесь только подтверждает правило: читательские ожидания критиков программируются столь же просто, как и ожидания просто читателей.
Указанное правило отнюдь не означает, что всякое программирование безосновательно, в том смысле, что направлено лишь на поддержание ложных интерпретаций. Это правило основано на том, что любые интерпретации, в том числе заведомо ложные (как, например поиск антифашистских тенденций в творчестве Гомера), нуждаются в предваряющих чтение установках (чем-либо или кем-либо мотивированных ожиданиях).
С точки зрения свободы читательских интерпретаций произведениям Айрис Мердок гораздо больше повезло в России, чем на родине. Именно в России, потому что в СССР за ними еще тянулся шлейф высоколобой филологичности, поскольку основные тиражи ее произведений, выпущенные «Прогрессом» и «Высшей школой», были на английском языке и изучались в рамках учебных программ филологических факультетов и специализированных школ. Русские издания к филологичности с неизбежностью добавляли еще и философичность, так как существовали главным образом в журнальных вариантах серьезной «Иностранной литературы» с соответствующими рангу послесловиями.
Появление в России рыночных законов в книгоиздании и книготорговле наделало уже немало чудес (как в прямом, так и в переносном смысле этого слова), одним из которых было издание романов Айрис Мердок огромными тиражами, абсолютно немыслимыми для произведений с ярлыком «интеллектуальный роман». А оказалось такое чудо возможно потому, что ярлыка-то как раз и не использовали. Точнее, использовали, но другие: так, роман «Черный принц» был издан в серии «Женская библиотека», а «Отсеченная голова» и «Единорог» выходили под обложками, выполненными в стилистике, средней между эротическим романом и романсными (от romance) сериями (типа бесконечных «Арлекин» или Барбары Картланд).
Книги были изданы и проданы, а значит, и прочитаны, причем без всякой философской «артподготовки». Можно, конечно, предположить, что «Черный принц» вызвал некоторую интеллектуальную изжогу у некоторой части самых искренних поклонниц Барбары Картланд, и то главным образом отсутствием в романе однозначного «счастливого конца». Надо заметить, что претензия к подобному романному дефекту выглядит вполне обоснованно, поскольку из почти двадцати романов Мердок, вышедших после «Отсеченной головы», им страдает в такой явной форме, пожалуй, только «Черный принц».
Так или иначе, но российский читатель получил возможность читать романы Айрис Мердок, забыв на время, что она была дамой чрезвычайно образованной, а поэтому (а строго говоря, почему «поэтому»?) ужасно серьезной.
То, чем озабочены герои романа, а они, бесспорно, озабочены, не позволяет вывести их за пределы круга понятных человеческих переживаний, чувств и страстей. Арсенал поведенческих реакций, используемый героями для разрешения и создания весьма щекотливых ситуаций, в которых они постоянно оказываются, также вполне банален. Другое дело, что ситуаций этих для пары недель и семи участников необычайно много. Много, если мы забудем, что перед нами не наши знакомые и родственники, а персонажи романа. Есть вещи, которые в литературе встречаются чаще, чем в жизни, и наоборот. Да и арсенал свой наши герои используют не всегда вовремя и последовательно. Критерии «своевременно» и «последовательно» работают в жизни, а в литературе своя логика, свои законы, в том числе и законы жанра. Понятно, что если бы вместо Мартина в сцене признания жены в своей неверности оказался Николай Петрович, наш сосед с третьего этажа, то он, конечно бы, сначала дал волю эмоциям и кулакам, а потом запил в неосознанном ожидании, что все как-нибудь образуется. Мартин, строго говоря, проделывал все то же самое, но с точки зрения бытовой мудрости не вовремя и порой совсем не по адресу (побил не жену, что было бы понятно, а сестру обидчика). Мартин поэтому отличается от Николая Петровича не особыми моральными принципами, а логикой поведения, которая продиктована сюжетной целесообразностью. Это одно из правил литературы, которое мы учитываем как читатели, хотя можем и не знать о его существовании.
Совпадение или несовпадение поведения персонажа с вовлеченной в сопереживание читательской реакцией «я бы на его/ее месте» может определять жанровую природу произведений. Есть произведения, и их особенно часто рекомендуют подрастающему поколению, где сюжет позволяет читателю постоянно восхищаться реакциями героя и таким образом готовиться к жизни через уроки «вот и я бы так поступил». Романы Айрис Мердок явно не из их числа. Есть не менее дидактичные, хотя с точки зрения сюжета построенные по противоположному принципу — «я на его/ее месте поступил бы иначе». К таким относятся «romance», стандартные женские романы. Типичный «romance» имеет незамысловатую фабулу: Она в состоянии потерянности; на сцене появляется Он, мужчина во всех отношениях достойный, но его реакция не однозначна; Она пытается интерпретировать то, что ей кажется равнодушием (холодностью), враждебностью, и ошибается, в результате они разлучены (эмоционально разделены); Она страдает, но обстоятельства, порой случайные, решают положительно главный вопрос: «Любит или не любит?», что успешно подтверждается Их сближением; Она находит себя. Схема «romance» обязательно предполагает для достижения счастливого конца преодоление некоторой трудности. К законам этого жанра можно ртнести и определенную схему чтения «romance», также основанную на затруднении, которое определяет переход от одного типа восприятия к другому. На первом этапе чтения (в сюжете он соответствует времени до возникновения барьера между героиней и героем) читательница «входит» в произведение, ставит себя на место героини. Тип чтения, основанный на отождествлении себя с объектом переживания, не предполагает самостоятельного восприятия других персонажей, и читательница смотрит на героя глазами своей героини, неизбежно соглашается с той интерпретацией поступков и слов героя, которая по закону жанра обязательно приводит к барьеру или усугубляет его.
