"Бе-бе-бе! Жених и невеста из кислого теста!" - Тиль из темноты, с показавшегося ей безопасным расстояния показала язычок в сторону костра. В носу изрядно свербело, из глаз от чесотки едва не текли слёзы - то ведьма шепнула над нею несколько слов. Но зато теперь видно оказалось как днём, и девчушка мимоходом задумалась - а ведь наверное, именно так и видят в темноте кошки. А посему и мытьё да споласкивание посуды оказалось не столь муторно, сколь забавно.
Язычки пламени из костра по возвращении оказались окутаны несколькими слоями радужных отблесков - видимо, ведьминское колдовство так реагировало на яркий свет. Зато сама ведьма обнаружилась танцующей у огня под самою же ею напеваемую тягучую и заунывную песню. Против воли Тиль засмотрелась. Залюбовалась её плавной и гибкой фигурой - она ещё не знала, что на самом деле одно из трёх настоящих чудес света это танцующая женщина…
Мир плавился, тёк вокруг, струясь за кругом света и послушно заглядывая в глаза чаровницы. По шёрстке зачарованно взирающего Флисси пробегали крохотные искорки молний, и он лишь подрагивал ухом, когда с него в темноту срывались светящиеся призрачно-голубые шарики разрядов. Лошади тоже вернулись к огню и меланхолично взирали на этакое диво, позабыв даже про зелень в пасти. Тиль скосила глаза - дон Александр смотрел на свою ненаглядную с лёгкой улыбкой, и на загорелых щеках всё сильнее алел румянец.
А Лючике всё кружилась и кружилась в танце… а вот уж и нет! Непостижимым образом девчушка осознала, что на самом деле ведьма вращает мир вокруг себя, властно перекраивая его по своей прихоти. И казалось, что весь он сузился до пределов освещённого круга - нет в потёмках Высокого Леса; сгинули, пропали сквозь землю поля и деревни. Изек с его высокими домами и мощёными улицами казался лишь зыбким сном, а степь лишь кошмарным бредом.
И когда крохотные язычки костра выросли в глазах замершей в трансе Тиль в ревущую стену пламени, затмив собою весь мир и чудно согревая не только тело - но и всю душу, она незаметно для себя зевнула. Хлопнула сонно раз-другой ресницами, подгребла вместо подушки задремавшего домовёнка…
Александр заботливо прикрыл малышку своей меховой курткой, подбил под спину и внимательнее взглянул на отдыхающую ведьму.
– Ну и как я тебе теперь? - Лючике повертелась в свете костра.
М-да! Если и есть какие-то слова, чтобы описать всю степень восхищения и удивления, то Александру они оказались неведомы. Самым колдовским образом женщина стала рыжей, длинноволосой и зеленоглазой. При её почти идеально белой коже и стройной фигуре эффект оказался просто убойный. Трудно, трудно было бы признать в этой неприлично смазливой ведьме прежнюю черноволосую и черноглазую красавицу Лючике… это была одновременно и она - и не она. Прежняя выглядела полубогиней, к коей и подойти-то страшно. А эта казалась своей, родной и до ужаса привлекательной.
– А какая ты настоящая? - с трудом выдохнул он, с трудом сдерживая себя, чтобы прямо сейчас и прямо здесь не сделать с нею то, что из еженощной забавы постепенно превращалось в обюдную потребность.
Женщина усмехнулась. Очаровательно скосила зелёные ведьминские и такие желанные глаза, лукаво улыбнулась.
– О, милый мой - какая бы я ни была, я и есть настоящая.
Подхватил, закружил на руках, дыша её родным запахом.
– А пахнешь ты по-прежнему уютно и привлекательно, - тихонько мурлыкнул он. Лючике посмотрела в его глаза - близко-близко. Так, что сладкая боль коснулась затрепетавшего сердца. Коснулась носа кончиком своего.
И то, что происходило затем под неохватным, много повидавшим за свои века дремлющим дубом - посторонних, в общем-то, не касается…
Глазоньки-то закройте, закройте!
* * *
В пробуждающемся лесу всё слышнее раздавались звуки. Невидимые пичужки несмело подавали голоса, осторожно прочищая горлышки после ночной сырости. Разбуженный ветерок где-то вверху взлохматил древесные кроны - и унёсся вдаль по своим неведомым делам. Толстенький, откормившийся за лето барсук, смешно переваливаясь полосатой спинкой, проковылял в сторону ручья.
Иоахиммус Борх усмехнулся. Даже зверушка лесная - и та не замечает группу людей, надёжно укрытых трижды освящёнными первосвященником амулетами из горного хрусталя. Славно, славно поработал жрец. Не зря всю ночь бормотал молитвы над спящими охотниками и их снаряжением - висящие на крепких шнурках слёзы Единого прятали людей от нескромных взоров. Иногда еле заметно озарялись изнутри сполохами призрачного сияния, чуть нагревались в судорожно сжавших их ладонях, когда чьё-то колдовское внимание обращалось сюда. Но не в силах ведьминские происки превозмочь истинную веру - надёжно укрывают святые молитвы!
Неделю назад получил Иоахиммус письмо. Странное, нелепое послание… но приложенный к нему увесистый мешочек перевесил все сомнения. Коль неведомые благодетели решили, что именно он, знаменитый охотник за нечистью, достоин возложенной чести поквитаться с ведьмой, да ещё и весьма щедро за то приплачивают - негоже отказываться. Тем более, что злодейка своим колдовством извела со свету не один десяток людей, о том в письме сказано прямо. Проверено, и сомнений быть никаких не может - хоть и вельды, а всё же пред ликом Единого все равны. Негоже людям умирать такой смертью.
Последнего Борх не прощал никому. Его отец скончался от ран, когда добыл шкуру последнего в своей жизни болотного демона, что повадился таскать скот из небогатой горной деревушки - и на смертном ложе завещал своё дело ему. И тогда ещё молодой и пылкий Иоахиммус поклялся у остывающего тела истерзанного Рийнуса Борха. Поклялся, сдерживая наползающие слёзы и обнимая тихо рыдающую мать.
Заметив, что под сводами Высокого Леса уже рождается сероватый сумрак утра, Иоахиммус отогнал могущие помешать воспоминания. Поглядел на ту сторону прогалины - трое его еле заметных напарников утвердительно кивнули из-под кустов физиономиями, намазанными размешанной на масле сажей - чтобы не белеть в потёмках. Дескать, будь спокоен, мастер Борх - не подведём. Да, эти в самом деле не подведут. Сколько оборотней, вельхов и прочих лакомых до человечины тварей совместно извели, того не перечесть. Один только сетарх, обожающий прокусывать височную кость жертвы и выпивать трубчатым клыком мозг…
Хрустальная капелька в ладони ощутимо нагрелась. Верный признак, близко уже. Иоахиммус спокойно, как делал уже не один десяток раз, проверил своё снаряжение. Осторожно, стараясь не выдать себя щелчком, взвёл оба курка двуствольного охотничьего обреза. Вчера он самолично залил пчелиным воском в патроны крупную серебряную дробь - да хоть бы и на упыря или медведя. Только есть двуногие твари намного, намного опаснее и коварнее. Ещё и кистенём добивать придётся, как пить дать!
Заслышав уже близкий топот лошадей и странно звучащие в такой глухомани беззаботные голоса, Иоахиммус напрягся, подтянулся, сдерживая до поры вползающее в жилы сладковатое чувство опасности. Ну, храни нас Единый!..
Александр едва успел дёрнуться, когда роняя листья, кусты по сторонам распрямились, из-под них чёртиками из коробочки выскочили ловкие фигуры. Одна из них подскочила к Лючике, вскинула короткую двустволку.
