Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
— А как ты сама растапливала печь? — удивленно спросил я, поражаясь такой барской беспомощности.
— Тоже дровами, — на чистом глазу созналась революционерка.
— Без растопки?
— Да, клала дрова и поджигала их спичкой. Только они почему-то не загорались.
Теперь, когда мы оказались в тепле, можно было и расслабиться, что я и сделал, улегшись на полке в парной. Жизнь, как говорится, налаживалась.
— Мыться будем? — спросил я где-то через час, когда тесное помещение нагрелось так, что я вынужден был снять инженерный китель и сидел уже в одной рубашке.
Удивительное дело, как устроена человеческая психика. Только что едва не погибший, покарябанный и побитый, я уже подумывал о совсем других, чем простое выживание вещах и жизненных радостях.
— Давай, только по очереди, а то вдруг на нас нападут, а мы будем неодеты, — ответила она, подозрительно косясь на закрытую дверь.
Замечание было вполне уместное, особенно при том, что мы, после того, как обосновались в бане, еще ни разу не выглянули наружу.
— Я сейчас наношу воды, заодно и помоемся, — предложил я, когда от банного жара сидеть просто так в бане сделалось невыносимо.
— Да, конечно, — согласилась Даша, — ты мойся первым, а я потом.
Как это часто бывает между мужчинами и женщинами, у нас наметилось взаимонепонимание полов. Объяснять, что выражение «заодно помоемся» имеет в данном, конкретном случае совсем другой смысл и помывка, в этом контексте, рассматривается не как первичное, а как вторичное действие, мне не захотелось, и я молча отправился за водой.
При выходе из бани никакие опасности меня не подстерегали. С берега ее видно не было, так что неожиданной пули я не ждал и спокойно отправился к колодцу за водой.
Колодезный ворот оказался не смазан, и противно скрипел, пока разматывалась цепь с деревянной бадьей на конце.
Потом я поднял бадью наверх, перелил воду в ведра и отнес их в баню. Даша, пока меня не было, не выдержала жары и сняла платье. Мое возвращение так ее смутило, как будто мы были гимназистами средних классов, только что познакомились, и я застал ее за каким-то постыдным занятием. Она заметалась по предбаннику, пытаясь найти, чем прикрыться. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и, перелив воду в чугунный бак, крикнул от входа:
— Я еще принесу воды, а ты пока подкинь в печь дрова.
Набрав еще два ведра воды, я оставил их у входа в баню и сбегал в дом за едой и вином. По пути осмотрел подступы к нашей крепости и, не обнаружив никаких приготовлений к штурму, вернулся к своей смущенной красавице. Даша опять была в платье и вела себя церемонно и сдержано.
— Тебе так идет красивое белье, — коварно сказал я, показывая, что оценил ее недавний легкий наряд.
— Ты это говоришь просто так, — ответила она, однако, приняла впечатляюще изящную позу. — Я совсем не красивая. Вот Капитолина — очень интересная барышня.
— Как?! — даже испугался я такой профанации женской красоты. — Ты еще скажешь, что и Алена красавица!
— А что, нет?! Алена тоже очень интересная девушка, только у нее жидкие волосы и слишком курносый нос, ну и еще неприятно прозрачные глаза. Но если брать в целом…
— А Капитолина чем тебе так понравилась? — спросил я, чисто умозрительно интересуясь, сколько достоинств, которые сродни уродству, найдет у поповны Ордынцева.
— У нее красивые, — сказала Даша и надолго задумалась, пытаясь вспомнить, что ей понравилось у Капы, однако, ничего путного ей не припомнилась, — красивые руки, правда, немного грубоватые. У тебя с ней что-нибудь было?
— Шутишь, мы с ней до последнего оставались на «вы».
Ордынцева проницательно посмотрела мне в глаза, но они были так бесхитростны и правдивы, что она почти поверила и смягчилась:
— Ты принес еду?
— Да, давай хотя бы нормально пообедаем, — предложил я, — а то когда еще выпадет такая возможность.
Мы разложили припасы на скамье и, не торопясь, ели, запивая деликатесы терпким вином. Постепенно обстановка согревалась не только внешне, но и внутренне. Дальше все пошло накатанным путем: откровенные взгляды, случайные касания, потом рука, задержанная в ладони…
Когда мы с Дашей лежали рядом все на той же широкой деревянной скамье, соприкасаясь разгоряченным телами, я подумал, что совсем непонятно, кто кого обыграл в этом извечном соревновании женщины и мужчины.
— Ты меня хоть немного любишь? — неожиданно спросила она.
— Да, — вполне искренне ответил я.
— А за что?
— Разве любят за что-то? Мне хорошо с тобой и хочется тебя защищать. Мне нравится, как ты говоришь и как смущаешься. Мне приятно смотреть на тебя, особенно когда ты, как сейчас, без одежды.
— А вот я не знаю, что мне нравится в тебе, — задумчиво сказала она. — Ты какой-то не такой, как все, кого я до этого знала. Что-то в тебе есть странное.
— Это хорошо или плохо?
— Ни то, ни другое. С одной стороны, с тобой проще, не нужно все время притворяться, и мне даже иногда кажется, что ты все правильно понимаешь, как будто ты не мужчина, а женщина. С другой стороны, — она села и посмотрела на меня внимательно и оценивающе, — приходится все время быть настороже, а это утомляет. Те мужчины, которые у меня были, с которыми я была знакома, — поправилась она, чтобы ее слова не звучали слишком двусмысленно и откровенно, — относились ко мне совсем по-другому. Между нами все время чувствовалась дистанция, которую невозможно было преодолеть, А с тобой я ее не чувствую. Иногда ты бываешь очень нежен и внимателен, а иногда так циничен и насмешлив…
Ордынцева замолчала и легла на спину, закинув руку за голову, потом, не поворачивая лица, глядя в низкий дощатый потолок, заговорила о другом:
— Ты можешь сказать правду, откуда ты взялся?
Она поменяла позу, повернулась на бок и, подняв голову, подперла подбородок рукой, смотрела близко в глаза, выжидающе и серьезно. Я молчал, не зная, что ей ответить.
— Ведь ты никакой не революционер и не большевик, — продолжила она. — Иногда мне кажется, что ты вообще против революции.
— Разве я когда-нибудь это скрывал? Мы, кажется, достаточно говорили на тему революции тогда, когда только встретились в коммуне. Да, мне не нравится эта революция, но мне не нравился и царский режим. Мне вообще не нравится никакое насилие. Но без него, как видно, тоже не обойтись.
— А какая форма власти тебе больше подходит? Анархия?
— Нет, анархия, как безвластие и торжество равенства и терпимости, всего лишь красивая выдумка. Если говорить серьезно, то из всего, что люди придумали до сих пор, мне ничего не нравится. И Бог, и царь, и герой — всего лишь выдумка нужная слабым для утешения и надежды.
— Но ведь так нельзя жить! Каждый человек должен, во что-то верить!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
