– Странного? – переспросил Колридж. – Уточните, пожалуйста.
– Не понимаю, каким образом это может помочь вашей работе.
– Мы расследуем дело об убийстве, мисс. Так что предоставьте нам самим судить, что нам может помочь, а что нет.
– Ну хорошо. Что чувствовала Келли, когда удирала из парилки, я не знаю. Но до этого она изрядно съехала с катушек. Мы все там здорово сбрендили, до сих пор отойти не можем. Я сама чуть не наглупила с Джейсоном. Думаю, что это был все-таки он. По крайней мере, надеюсь. – Дервла опустила глаза на вращающиеся бобинки кассетника и покраснела.
– Продолжайте, – попросил Колридж.
– После того как Келли перелезла через меня, мы с Джазом возобновили… э-э-э… возню.
Инспектор заметил, как усмехнулся Хупер выбору слова и сверкнул на него глазами. Человека убили – что же тут забавного?
– Уверяю вас, больше ничего не было, – пробормотала Дервла. – Вскоре мы услышали шум, и Джейсон вышел посмотреть, в чем дело. А я сразу пришла в себя и, если честно, испытала облегчение от того, что игра прервалась, поняла, что меня занесло. А затем очень обрадовалась, что нашлась причина прекратить эту дурацкую тусовку. – Девушка запнулась, сообразив, как ужасно звучали ее слова. – То есть потом я испытала совсем иные чувства, когда узнала, что на самом деле случилось.
– Конечно, конечно. А теперь скажите, у вас имеются соображения, что могло так расстроить Келли?
– Не знаю. Наверное, кто-то решил, что ему с ней обломится, ну… вы понимаете, что я хочу сказать. Я всегда считала, что Келли только притворяется бывалой, а в глубине души, как выражается моя мама, «славная девчушка». И уверена, что в парилке она бы ничего такого не допустила.
– В самом деле?
– Да. Как-то вечером Хэмиш повел ее в Камеру соития, но, судя по всему, ничего не добился. Только не подумайте, что я наговариваю на Хэмиша.
– Вы не заметили, чтобы кто-то вылезал вслед за ней из клапана?
– Нет.
– Но до этого признали, что сидели недалеко от входа, и продолжаете утверждать, что ничего не видели?
– Ничего. Я уже сказала, что была увлечена. Совсем закружилась голова.
Позже Колридж обдумывал употребление слов: «возня», «увлечена», «закружилась голова», словно речь шла о невинном флирте на сельском празднике с танцами, а не об оргии.
Допрос закончился. Дервла вернулась в комнату совещаний. А Колридж и Хупер еще некоторое время обсуждали ее показания.
– Очень странно, что она не видела второго человека, – проговорил сержант.
– Да, – согласился старший инспектор. – Если только…
– Если только не она сама вышла следом за Келли, – закончил за него Хупер.
Один победитель
День двадцать восьмой 7.30 вечера
Дверь за Дэвидом закрылась. Он взял с оранжевого дивана гитару и принялся наигрывать печальную песню. Дэвид был последним. Они все возвратились в дом.
Ни у кого не зародилось мысли отказаться продолжать игру. Рано утром, после убийства, когда семь разных полицейских машин увозили их в участок, каждый понял, какой они возбуждают у людей интерес. Труп едва остыл, а весь мир уже рвался к их дверям.
Через восемь часов, когда они вернулись из участка, где им не предъявили никакого обвинения, у дома толпились больше тысячи репортеров.
Целая тысяча! Последний визит Президента Соединенных Штатов в Великобританию собрал не более двухсот пятидесяти.
Как только «Любопытный Том» объявил, что семь оставшихся участников намерены продолжать игру, зрители обезумели от азарта. Потому что эти семь превратились из игроков, как их официально продолжала называть Джеральдина, в подозреваемых, за которыми охотилась полиция. Всех семерых подозревали в совершении убийства.
День и ночь все говорили только об одном. Церковники и блюстители чистоты эфира сетовали на падение нравов, а приспособленцы-политики аплодировали решению участников шоу как показателю большей свободы и открытости общества, которое легко справляется с собственными потрясениями. Даже премьер-министра попросили прокомментировать события в доме, и он искренне обещал «прислушаться к этим людям», «если возможно, понять их боль», и тогда огласить свое мнение в палате.
Многие недоумевали, почему семи «арестантам» разрешили продолжать игру, но если отбросить эмоции, для прекращения программы не было никаких оснований. Все понимали, что один из них – убийца, однако, полиция не располагала уликами, чтобы выдвинуть обвинение. Поэтому участников шоу освободили, и каждый был волен поступать так, как хотел. И тут же выяснилось, что все пожелали вернуться в дом.
Кое-кто из недоброжелателей вспомнил закон, запрещающий всякому лицу получать выгоду от освещения средствами массовой информации его преступлений. Но разве речь о выгоде? «Арестантам» ничего не платили за пребывание в доме. И какое, позвольте спросить, они совершили преступление? Шестеро из них невиновны, а личность убийцы покрыта мраком тайны. Когда вина одного из них будет доказана, им запретят появляться на телеэкране. А до той поры передачу запретить невозможно.
День двадцать восьмой 6.50 вечера
– Хрен с ним, давайте продолжать.
Первым высказался Гарри. Он был закаленным бойцом со стажем, и его не воротило в туалете, оттого что там кого-то зарезали.
– Мне не раз приходилось отливать в сортирах с кровью на полу, – Гарри прикинул, насколько эффектна его реплика, и только тут вспомнил, что находится не в доме и впервые за месяц на него не наведен объектив. – И ни хрена! Ничего страшного!
Джеральдине удалось перехватить уставших, измученных «арестантов», когда они выходили из полицейского участка, и загнать в микроавтобус. Это оказалось непростым делом. Как только отворилась дверь, на них посыпались заманчивые предложения. Плохо ли: сто тысяч за интервью на месте. К счастью, Джеральдина прихватила с собой мегафон и не постеснялась им воспользоваться.
– Вы получите намного больше, если заключите коллективную сделку! – крикнула она. – Полезайте в автобус!
С помощью десятка здоровенных охранников, которых Джеральдина предусмотрительно привезла с собой, она затолкала драгоценных подопечных в салон. И пока полиция пыталась расчистить дорогу, они сидели смирно, как паиньки. А снаружи щелкали и жужжали сотни камер, к стеклам тянулись микрофоны, и отрывистые вопросы сливались в единый, нестройный гул.
«Как вы думаете, кто это сделал?», «Что вы сейчас чувствуете?», «Она заслужила то, что с ней случилось?», «Это убийство на сексуальной почве?»
Даже в автобусе Джеральдине пришлось прибегнуть к мегафону, чтобы привлечь к себе внимание.
– Слушайте меня! – гаркнула она.
