«анализ». — Ты зачем ввёл в себя эту дрянь? Мало того, кофеином себя пичкаешь так, будто без него нервная система работать не может. Так теперь ещё и вакцина! Одного эксперимента над собой не хватило?
— Приятель, — усмехнулся я. — До сих пор не понимаю, почему ты обрёл голос, но это ты — мой инструмент, а не наоборот.
— Дурачина, я ж забочусь о тебе, — вздохнул «анализ». — Ты же себя уже однажды убил таким трюком. Что? Уже надоело в этом мире? Хочешь ещё в один попасть? Сейчас я тебе это устрою!
Весь мир перед моими глазами поплыл. Тьма превратилась в радужный калейдоскоп, и я резко вскочил с кровати. Зрение вернулось, а вместе с ним и способность двигаться. Простынь и одеяло были насквозь пропитаны потом. Меня знобило так, будто моё тело лежало не в уютной постели, а в сугробе в какой-нибудь суровый русский крещенский мороз!
Я измерил «анализом» температуру.
Сорок! Ровно!
Ну ничего себе — вколол, называется, себе вакцину! Я-то думал, что у меня крыша поехала, а на самом деле это обычный бредовый сон из-за лихорадки. Хорошо, что «анализ» не научился говорить. Если бы моя способность развилась до такого, пришлось бы лечить у себя шизофрению. Видеть бредовые сны при лихорадке — это абсолютно нормально. Дело в том, что циркулирующие патологические вещества раздражают мозг, что в конечном итоге влияет на сон. Который, между тем, и сам является продуктом деятельности нашего головного мозга.
На часах четыре утра. На работу уже через три часа собираться. Ёлки-палки…
Я сконцентрировался на своём теле и отправил добротный заряд лекарской магии в свой гипоталамус — в центр регуляции температуры тела.
Ну-ка сбавь мне немного, зараза. Куда ж ты так жжёшь?
Пока мой мозг восстанавливал нормальную температуру, я сходил на кухню и выпил несколько стаканов фильтрованной воды, чтобы восстановить количество жидкости в организме.
Через полчаса снова проверил своё состояние.
Всё! Тридцать семь и два. Вот это — самая лучшая температура для уничтожения инфекции. Дальше снижать не надо.
— Тендо-кун! — услышал я крик из подъезда.
Кто-то изо всех сил барабанил по входной двери, пытаясь проникнуть в мою квартиру.
Если сейчас выяснится, что я опять в бреду и всё происходящее — это сон во сне, мне придётся всерьёз обеспокоиться своим здоровьем. Однако, к счастью, за дверью оказался не иллюзорный образ моего «анализа», а Акихибэ Акико.
Девушка, одетая в пижаму, окинула меня сонным взглядом и произнесла:
— Ты чего так буянишь?
— В каком это смысле? — не понял я.
— Я слышала, как ты с кем-то ругался, а потом начал бить по стене кулаками. Между прочим, за этой стеной моя спальня находится. Ты чего тут чудишь? — нахмурилась она.
— Прости, Акико-тян, — рассмеялся я. — Видимо, сон плохой приснился. Я тут вакцину нашу новую тестирую.
— В смысле — тестируешь? — не поняла она. — На себе⁈
— Лучше уж так, чем колоть другим людям невесть что, — пожал плечами я.
— Ну ты даёшь… — произнесла она, с трудом сдерживая отвисающую нижнюю челюсть. — И как ощущения?
— Катаюсь на горках, как в парке аттракционов. С сорока на тридцать семь, — ответил я.
— Тебе больничный нужен! Так нельзя! — принялась убеждать меня Акико. — При сорока градусах уже белки начинают разрушаться. Ты ведь и помереть так можешь!
— Мне нужно понять, как работает вакцина. Представь, если в таком же состоянии окажутся почти все сотрудники «Ямамото-Фарм». Или вся Япония. Что тогда будет?
— Нужно запретить эту вакцину, — нахмурилась Акико.
— Не получится, её уже утвердило министерство здравоохранения, — ответил я. — Единственный вариант — дать людям понять, чем можно себя привести в порядок, если возникнут побочки.
— Не понимаю я этого… Опять добровольно-принудительная вакцинация? Да когда ж это закончится? — развела руками она.
— Согласен, мне это тоже не нравится. Но, с другой стороны, просто так министерство не стало бы заваривать всю эту кашу. Видимо, была зарегистрирована вспышка действительно опасного вируса. Жаль только, что нам об этом ничего не сообщают. Как я понял, ваш отец тоже не в курсе, что происходит.
— Не в курсе — это точно, — кивнула Акико. — Я уже его расспросила. Ни эпидемиологическое бюро, ни министерство здравоохранения никому пока не сообщили, из-за чего вся эта суматоха.
— Ничего, не первый раз сталкиваемся с таким, — ответил я. — Ты лучше беги спать, Акико-тян. Обещаю, больше колотить по стенам не буду.
— Смотри у меня, Тендо-кун, — шутливо погрозила пальцем она. — Если понадобится больничный — говори. Открою сразу же. Спокойной ночи!
— Скорее уж спокойного утра, — вздохнул я и вернулся в постель.
Уснуть удалось не сразу. На всякий случай я проверил состояние всех органов в теле. Всё-таки температура выше сорока, мягко говоря, крайне опасное состояние.
Помню, пришёл как-то ко мне на приём один очень назойливый мужчина и начал допытывать: «Да почему высокая температура вообще опасна для человека? Вот живут же люди в той же Африке! А там температура воздуха бывает за сорок и даже за пятьдесят. И ничего! Справляются как-то».
Долгую же лекцию мне пришлось ему читать. Хотя эта информация не повредила бы многим пациентам. Мало кто знает, как работает гипертермия и почему она опасна.
Правда, тот мужчина привёл очень некорректное сравнение. Ничем мы от африканцев не отличаемся, кроме некоторых адаптационных способностей. В норме у всех температура одинаковая — тридцать шесть и шесть. Правда, если вдаваться в подробности, на самом деле здоровая температура для организма колеблется в районе тридцати семи. Просто стандартные градусники не передают того, что происходит во внутренних органах.
Я объяснил это пациенту, но он упёрся и начал убеждать меня в том, что на солнце организм нагревается.
«Так почему же нам не становится так же плохо, как при лихорадке, когда мы загораем на пляже?» — спрашивал он.
Тогда я принялся объяснять, что мы — люди — существа теплокровные. Мы не принимаем температуру окружающей среды. Наш организм обладает множеством механизмов регуляции этой температуры. Пот — для охлаждения. Сужение сосудов — для того же.
Спрашивается, а чем же опасна высокая температура?
Ответ прост. Денатурацией белков.
Это самая фундаментальная угроза гипертермии. Дело в том, что белки — это основа жизни. Из них строятся самые главные структуры нашего организма. Однако белки,
