Он сильно, не по годам, повзрослел, стал молчаливым и замкнутым. Кажется, только рядом с Йеном к нему возвращалась мальчишеская непосредственность. Это ранило меня в самое сердце, но я старался не подавать виду. После всего, что пережил мой мальчик, он не мог остаться прежним.
Я мог спуститься и дошагать пешком до центра ямы, но мне была противна мысль идти по спинам живых людей. Я терпеливо ждал, когда Лорна исполнит обещание и отнесет меня к Йену.
Перед рассветом я возвращался к маяку и ждал. Лорна возилась на кухне, разделывая рыбу, а я сидел у проема, ожидая, пока луч восходящего солнца доберется до земли под моими ногами. Тогда я осторожно высовывал руку и потом полдня с досадой смотрел, как исчезает ожог на моей коже. Ничего не менялось, но я с упрямством, достойным лучшего применения, изо дня в день повторял этот бесполезный ритуал.
В первый день я пришел к яме и сел на край. Под моими ногами лежали живые обрубки. Большинство безучастно смотрели вверх. За долгие годы бессмысленного и безвольного существования у них пропал интерес ко всему, даже к собственной судьбе. Один из них, незнакомый мне молодой парень, задрал голову, чтобы рассмотреть меня.
– Это вы? Долго вас не было… Или недолго. Тут не поймешь, – сказал он.
– Давно вы здесь? – спросил я.
– Не знаю, не спрашивайте про время. Здесь нет дня, нет ночи, есть редкие события и долгие промежутки между ними. – Он мечтательно улыбнулся. – Сколько же я тут… Когда Хозяин доел мою последнюю ногу, вас еще не было, а Нэрн был. О-о! Это выродок пострашней Хозяина. О, простите, я не представился, – сказал он с напускной веселостью, – энсин военно-морского флота Ее Величества Дэннис Кэллаган, к вашим услугам, сэр! С радостью отдал бы честь, да вот незадача: нечем.
– Капитан торгового флота Дональд МакАртур, – ответил я и удержал руку, чтоб не приложить ее ко лбу. Пусть мы оба калеки, но руки и ноги у меня все же есть. – Бывший капитан. Ее Величество умерла, года два уже как. Нами правит Его Величество Эдуард Седьмой.
– Эдуард? – удивился Кэллаган. – А что случилось с Альбертом? Надеюсь, он в добром здравии.
– Это он и есть. Эдуард – имя, которое наследник принял при коронации. Сейчас не лучшие отношения с Германской империей, чтобы британский монарх носил немецкое имя.
Мы разговаривали всю ночь. Кроме Кэллагана, еще несколько бывших охотников повернули головы и жадно ловили новости из недоступного большого мира. Остальные, коих было неисчислимое множество, лежали, безучастно глядя в мутную воду над ямой.
– Не удивляйтесь, Дональд, – сказал Кэллаган, перехватив мой взгляд, полный тоски. – Отсюда нельзя выбраться: тут нет ни смерти, ни спасительного безумия. Когда угасает надежда на чудо, с ней уходят желания, мечты, мысли. Тело перестает шевелиться, глаза видеть. Большинство здесь такие. Когда-нибудь и я устану надеяться.
Я молчал, не зная, что сказать, и опасаясь того, что он может попросить, но Кэллаган мечтательно улыбнулся.
– Знаете, Дональд, ваша битва с Нэрном расшевелила потерявших надежду. Многие из нас попали сюда по его прихоти. Ненависть может поднять из мертвых, но не вернуть к жизни. Нэрн сдох, ненавидеть больше некого. Все, кто яростно клацал челюстями, снова безучастно смотрят на проплывающих рыб. Нет, сэр, жить ненавистью – это топить печку динамитными шашками вместо дров, а откуда тут, под водой, взяться сухим дровам?
– А под дровами вы подразумеваете любовь?
– О да, сэр, я стал настоящим философом. Способность думать – единственное, что у меня не смог забрать Хозяин. Как жаль, что алмазные копи моих мудрых мыслей исчезнут на дне этой ямы. У вас нет на примете симпатичной стенографистки, способной дышать под водой? – Он невесело рассмеялся. – Не слушайте меня, Дональд, в моих словах нет ничего, кроме желчи, а вместо глубокомысленных рассуждений я все время вспоминаю всякие глупости вроде запаха маминого орехового пудинга или какими теплыми были пальцы милой кузины Констанс, когда она опиралась на мою руку…
Он осекся, и я задрал голову, разглядывая мутную взвесь, вечно висящую над ямой. Моя жалость сделает его участь еще горше.
– Дональд, – сказал Кэллаган, неловко замявшись. – Вы не могли бы сделать мне небольшое одолжение?
Я посмотрел ему в глаза и тут же стыдливо отвел взгляд.
– Нет, Дэннис, простите.
– Сэр, – взмолился он. – Для вас это одно короткое движение, для меня – конец вечного кошмара.
– Я не могу, понимаешь, не могу больше убивать. Даже во благо.
Глаза, горевшие надеждой, погасли.
– Зачем тогда вы пришли? – Кэллаган отвернулся, и, хотя он не нуждался в ответе, я сказал:
– Не было дня, минуты не было, когда бы я не думал об этой яме и ее пленниках. Я перебрал все возможные и невозможные способы. Хотел построить закрытую лечебницу, в которой доверенный персонал ухаживал бы за вами…
– О нет, сэр, избавьте нас от таких благодеяний! – с горечью рассмеялся Кэллаган. – Менять одну тюрьму на другую? Жить вечно под взглядами, полными жалости и отвращения? Привязываться к смертным и смотреть, как они стареют и умирают, а я, бесполезный кусок мяса, буду вечно влачить свое тоскливое существование? Пощадите, Дональд! Бог сделал нас смертными не потому, что он жаден, а потому, что милосерден. Смерть – лучшее, что вы можете нам подарить. Думайте, мистер МакАртур, думайте. Каждый в этой яме, кто еще способен что-то чувствовать, надеется на вас.
От резких слов Кэллагана кровь бросилась в лицо.
– Я не обязан! – сказал я, поднимаясь на ноги.
Как часто бывает, боль, которой я решил наказать себя за бездействие, оказалась много сильнее, чем я ожидал. Словно благодетель, развлекающий разговором умирающего от голода человека, я пришел к этим несчастным и ждал благодарности. Я был оскорблен, но еще более разочарован в себе: разбитые ожидания высветили мою душевную убогость во всей красе.
– Не обязаны, сэр, – сказал Кэллаган виновато, – но вы благородный человек и не сможете бездействовать. Простите мои слова, это просто дерзость обреченного, уставшего от мук.
– Поверьте мне, Дэннис, я приложу все силы к тому, чтобы прекратить ваши мучения, но перед тем я хочу, чтобы каждый человек здесь мог сам решить: жить ему или умереть. Вы мне поможете?
Я заглянул ему в глаза. Он лежал затылком ко мне поперек груди безучастного ко всему бородача. Чтобы видеть меня, Кэллагану пришлось выгнуть спину. Наверное, он мог бы, извиваясь туловищем, принять более удобное положение, но гордость не позволила ему беспомощно барахтаться у меня на глазах. Решимость в его взгляде сменилась сомнением. Я ободряюще улыбнулся, и Кэллаган отвел глаза.
В один из дней, когда я сидел на краю и виновато молчал, рядом со мной опустилась Лорна.
– Дон, ты представить себе не можешь, чего мне стоило сюда приплыть, – сварливо
