— Да, доктор Тонау, у меня есть жалоба, но совсем иного свойства. — Он помолчал, давая доктору время осмыслить сказанное. — Жалоба на вашу неискренность. Вы тогда сказали мне неправду.
Тонау испуганно прищурился.
— О чем вы, профессор?
— Только, пожалуйста, не прикидывайтесь. У меня сегодня к подобным представлениям не лежит душа. Кому вы рассказали о сифилисе Биндера?
— Кроме вас?
— Да.
— Никому. История болезни пациента — конфиденциальный документ. За кого вы меня принимаете?
— За несчастного человека, заурядного врача и мужа-подкаблучника. Вот за кого я вас принимаю, доктор Тонау. За человека, которого жена постоянно пилит за то, что он мало зарабатывает. За человека, которого такой пустяк, как конфиденциальность, не остановит.
Тонау некоторое время пытался хорохориться, надувал тощую впалую грудь, возмущаясь вздорными обвинениями Гросса и грозя адвокатом.
Вертен остановил его глупую суету, объявив, что он адвокат профессора Гросса. При этих словах Тонау обмяк в кресле как сдувшийся воздушный шарик.
— Только не рассказывайте…
Вертен думал, что доктор имеет виду совет по врачебной этике, но тот закончил фразу совсем иначе.
— …жене. Она не знает о моих делах с герром Брайтштайном. Ведь только так у меня могут появиться свободные деньги.
— Брайтштайн, вот оно что, — проговорил Гросс.
— Да. — Тонау зашмыгал носом. — Я лечу нескольких его служащих. И он предложил мне регулярную плату в обмен на сведения об их здоровье. Договор у нас был совершенно честный.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Гросс.
— В том смысле, — поспешил добавить Тонау, — что герр Брайтштайн хотел знать только, здоровы ли его служащие. Его очень заботит лицо торгового дома «Брайтштайн и сыновья». Так он мне это объяснил.
— Тогда зачем он держал сифилитика Биндера? — спросил Вертен.
Тонау повернулся к адвокату.
— Так я об этом и говорю. Герр Брайтштайн использовал эту информацию только в интересах своих служащих.
— Он вам так говорил? — спросил Гросс. — Или это ваши домыслы?
Тонау пожал плечами:
— Не помню. Но умоляю вас, господа, ничего не говорите моей жене.
— Вот это, доктор Тонау, я вам обещаю твердо, можете не беспокоиться. — Гросс внимательно на него посмотрел. — Итак, когда вы в первый раз сообщили ему о состоянии здоровья Биндера?
— Несколько месяцев назад. Наверное, в конце мая. Нужно посмотреть в книгу записей. Это было после первой консультации герра Биндера. Он пришел с жалобами на головокружение и потерю аппетита. Диагноз был для меня очевиден, но пришлось сделать анализы, чтобы убедиться. Когда я рассказал об этом герру Брайтштайну, он предупредил, что Биндер о своей болезни знать ничего не должен. Я прописал ему соль Эпсома, но на этой стадии она мало помогает.
— То есть Биндер не знал, что он сифилитик?
Тонау пожал плечами:
— Может, и знал, но не от меня.
— И как объяснил вам свое требование Брайтштайн? — спросил Гросс.
— Он сказал, что поскольку все равно уже сделать ничего нельзя, так пусть хотя бы этот несчастный не волнуется. Как я уже говорил, герр Брайтштайн…
— Да, да, мы знаем, — прервал его Гросс. — Он принимал близко к сердцу все беды своих служащих.
После этого они ушли. Ничего больше Тонау им рассказать не мог. К счастью, его супруга удалилась обедать, так что встречи с ней удалось избежать.
До торгового дома «Брайтштайн и сыновья» надо было пройти всего два квартала. Это заняло несколько минут. В прошлый раз у здания стоял под погрузкой фургон, у которого суетились торговые агенты. А теперь их встретила странная тишина. Место секретарши за столом перед кабинетом Брайтштайна пустовало.
Они обнаружили ее в кабинете, где она, заплаканная, расставляла букеты с траурными лентами.
Гросс и Вертен переглянулись.
— Извините нас, фрейлейн. — Криминалист тронул ее за плечо. — Мы пришли поговорить с герром Брайтштайном.
В ответ молодая секретарша залилась слезами.
— Вы что, ничего не знаете, господа?
— О чем?
— Герр директор Брайтштайн погиб. Вчера. — Она разрыдалась, но затем взяла себя в руки. — Несчастный случай на охоте. В Штирии, где он всегда проводит отпуск. Боже, что с нами теперь будет?
Гросс начал обходить кабинет.
— Сегодня сюда кто-нибудь заходил?
— Нет, — ответила секретарша, всхлипнув. — Только я вот, расставляю цветы.
— А кто принес цветы?
— Посыльный.
— Он оставил их в приемной или занес сюда?
— Сюда. — Она снова всхлипнула.
— Пожалуйста, фрейлейн, напрягите память. Это важно. Вспомните, как выглядел этот человек.
Она закусила губу, промокая платочком глаза.
— Как всякий посыльный.
— Он был высокий? — спросил Гросс.
— Да.
— У него были какие-нибудь особые приметы?
— Я вас не понимаю, господин. Что за приметы?
— Ну, например, шрам.
— О да. У него был шрам, я это заметила. — Она провела пальцем по горлу. — Где-то здесь.
Гросс подошел к фотографиям на стене.
— Видите, Вертен? Одна фотография отсутствует.
Действительно, на стене среди рамок был заметен светлый прямоугольник.
— В прошлый раз, когда мы сюда приходили поговорить с Брайтштайном, — сказал Вертен, — я рассматривал эту фотографию. И один из снявшихся на ней показался мне знакомым.
— Что за человек?
Вертен вздохнул.
— Понятия не имею, Гросс. Это было так, мимолетное впечатление. Я стоял довольно далеко и не мог как следует разглядеть фотографию. Помню только, что на нем была охотничья шляпа. И не лицо мне показалось знакомым, а манера держаться.
— Подумайте, дружище.
— Бесполезно, Гросс. Ничего не приходит в голову.
— Вы из полиции, господа? — спросила секретарша, о присутствии которой они забыли, сосредоточившись на исчезнувшей фотографии.
Гросс повернулся к ней.
— Нет, фрейлейн. Мы клиенты герра Брайтштайна, упокой Господи его душу. Прощайте.
На улице Гросс сжал руку Вертена.
— Подумайте, может быть, на фотографии был Франц Фердинанд? Ведь он заядлый охотник.
— Не знаю, Гросс. — Расстроенный Вертен покачал головой. — Вы думаете, это важно?
