прошлом. Настенное зеркало во весь рост, в золотистой оправе, мне подарила бабушка, так редко бывавшая у нас в гостях. И с того момента, когда я была в этом доме последний раз, казалось, ничего совершенно не поменялась. Будто я не уезжала в академию, будто все еще находилась на летних каникулах, прячась от суеты постоянных гостей и упреков собственной матери. Это была моя комната. Это было мое, с детства полюбившееся убежище. Моя крепость, защищавшая от всего мира.
Но, если все это не сон, то каким образом я оказалась в своем доме? Как я могла проснуться в своей кровати, если еще не так давно шагала по улицам столицы? Столица…
Не выдержав, я откинула с себя тяжелое одеяло, тут же метнувшись к огромному платяному шкафу, что порядком запылился. Распахнула дверцу, с замиранием сердца оглядев весь гардероб. Одежда была точно моя и даже платья, что так хотелось взять с собой в академию, висели ровным рядом на резных вешалках.
Спустя пару минут, когда я смогла отойти от первоначального шока и полного непонимания, решила выйти наружу. Пришлось постараться, чтобы застегнуть дрожащими пальцами все пуговицы на выбранной мною блузе и кое-как заправить ее в длинную юбку, наспех выдернутую из шкафа. Медленно, словно я ступала по раскаленным углям, спустилась по высокой лестнице, ведущей на первый этаж.
Картины, портреты и старые, доставшиеся от предков гобелены, все так же по-прежнему висели на стенах. Мамины родственники, мешаясь с родней ее нового мужа, взирали высокомерно, с явным выражением собственного превосходства над любым смотрящим на них. Но сейчас я лишь скользила по малознакомым лицам пустым взглядом, даже не пытаясь вспомнить хоть одно имя, так ловко ускользающее из памяти.
— Доченька! Мы не ждали твоего пробуждения раньше полудня! — воскликнула мать, увидев меня на пороге небольшой гостиной. — Кухарка чуть было не спалила пирог, приготовленный специально для тебя, но я вовремя успела прийти ей на помощь. Сейчас прикажу подать чай, но тебе придется подождать пару минут.
Щебетание родительницы, несколько выбило меня из колеи и я даже не сразу нашлась, что ей ответить.
— Что происходит? — тихо спросила я, проигнорировав делано радушное приветствие отчима, что тут же вернулся к своему излюбленному занятию — чтению столичных новостей.
— О чем ты? — изумилась мать. — Ты дома. И я очень хочу, чтобы моя дочь плотно позавтракала. Вечно ты спишь до обеда, а я даже не знаю, когда именно накрывать для тебя стол.
Но, тут я решила гнуть свое до последнего. Уже сам факт того, что я оказалась настолько далеко от своих друзей и проснулась в своем доме, заставил меня насторожиться, с откровенным подозрением взирая на мать.
— Почему я нахожусь здесь? — более твердо спросила я, снова давая понять, что просто так меня не собьешь.
— Как это — почему? — искренне удивилась мать и с простодушным выражением, как само собой разумеющееся, добавила: — Это твой дом и мы решили забрать тебя подальше от твоего нового окружения.
— О чем ты вообще говоришь? — почти пропищала я, стараясь привести свой голос в порядок.
— Дорогой, не оставишь нас на пару минут? — ласково обратилась мать к своему муженьку и, дождавшись, когда он молча покинет комнату, снова повернулась ко мне: — Нам кажется… Что твои новые друзья слишком тлетворно на тебя влияют, понимаешь? Ты совершенно отдалилась от семьи.
Отдалилась от семьи? А не она ли забыла о собственной дочери? Горькая обида, непреодолимым потоком затопила все внутри, вырываясь наружу одним лишь возмущением и чувством несправедливости. Именно мое "тлетворное" окружение, так долго заменяло семью, именно оно заботилось обо мне, именно оно давало то чувство безопасности, которое не смогла дать собственная мать.
— Я хочу обратно, — стальные нотки прорезались в моем голосе. — Вели конюху подать экипаж.
— Нет, — мягко улыбнулась мать, но глаза ее в один краткий миг стали холодны. — Ты не можешь уехать.
— Могу. И сделаю это как можно скорее.
— Дорогая… — взгляд матери беспокойно заметался по сторонам, в судорожных попытках придумать хоть что-то. Но, к моему удивлению, в итоге она лишь покорно вздохнула. — Хорошо. Но не могла бы ты остаться с нами до вечера? Приезжает один мой знакомый и я уже пообещала, что ты будешь дома. Ничего торжественного… Просто скромный ужин.
И вот как мне с ней разговаривать? Она совершенно меня не слышит, настойчиво сгибая свою линию, готовая идти напролом. Я могла лишь в недоумении взирать на нее.
— Да сдался мне ваш ужин! — воскликнула я, напрочь теряя терпение. — Вы силой притащили меня сюда! Насильно заставили потерять сознание, провалиться в сон и оказаться в этом месте! Мама! Это уже не мой дом! Хватит делать вид, что тебе не плевать на меня!
Я вдруг почувствовала неприятную резь в горле от сорванного голоса. Не помню даже, когда мне в последний раз доводилось орать настолько громко. Но мне хотелось кричать и кричать, хотелось быть услышанной, понятой…
— Дорогая, — все также продолжала улыбаться мать, будто мгновением назад не было никакого оглушительного крика, будто все совершенно в порядке и мирная беседа продолжалась без каких-либо казусов. — Я тебя прекрасно понимаю. Но пожалуйста, останься с нами до вечера. А после ужина, я все же попрошу подать экипаж.
— Ты меня вообще слышишь?!
Да что с ней происходит? Я не узнавала собственную родительницу, у которой всегда был слишком вспыльчивый характер и в отчаянных попытках любого спора, она умудрялась одерживать победу. Именно поэтому, еще в детстве, мне было легче развернуться и молча уйти, нежели доказывать ей свою правоту.
— Я тебя прекрасно слышу, — мило улыбнулась мать, указав рукой на пустующий столик возле дивана. — Присядь пока. Я велю подать завтрак.
— А-а-а! — рыкнула я, резко разворачиваясь к выходу. — Сил моих больше нет!
А сил и правда не было. Конечно, морально мне приходилось гораздо хуже, чем физически, однако сильная слабость присутствовала. Но, беспокоило меня сейчас скорее не свое состояние, а мать, которая вела себя слишком странно, слишком нетипично для взбалмошной женщины, что всегда была сама себе на уме. Теперь же, она повторялась, словно заведенная кукла, неумолимо твердя одно и то же. Не знаю… Может быть, это была ее новая тактика в изведении окружавших ее людей? То есть, если раньше она могла задавить любого одним своим выговором, то теперь решила неустанно держать на себе маску заботливой матушки? Нет, это определенно было гораздо хуже.
Намеренно громко топая, я поднималась наверх, не забывая попутно извергать проклятия в адрес всех находящихся поблизости. Казалось, теперь я точно
