чего-то темного и эротичного, что я даже не могу себе представить, манящий образ тех инструкций, которые он мог бы мне дать и которым я должна была бы подчиниться. Это пробуждает во мне нечто, о существовании чего я и не подозревала, в животе вспыхивает жар, а дыхание перехватывает.
Я вдруг отчетливо осознаю, что мы одни. В этой комнате только я и Габриэль, и мне приходится бороться с собой, чтобы не перевести взгляд на его бедра, чтобы увидеть хоть какой-то признак того, что его это тоже затронуло, что это мерцающее желание не одностороннее. Но я не делаю этого, потому что не знаю, что было бы хуже — увидеть, что он тоже хочет меня, или увидеть, что он не хочет.
Габриэль прочищает горло, делает шаг назад, и мне кажется, что я вижу румянец чуть выше его воротника. Он улыбается, возвращаясь к шутливому выражению лица, и момент растворяется. Но я знаю, что мне это не показалось, так же как не показалось сегодня утром, или той ночью в гостиной, или когда он пригласил меня на ужин в тот первый раз.
Между нами что-то есть. Но он твердо заявил, что не хочет иметь с этим ничего общего, а я слишком напугана, чтобы пытаться.
— Я действительно имел это в виду, Белла, — говорит он, на этот раз более мягко, так, как он говорил со мной прошлой ночью, когда я проснулась в своей комнате от рыданий. — Я хотел, чтобы ты купила себе что-нибудь. В следующий раз, если представится возможность, ты должна это сделать.
А потом он выходит из комнаты, оставляя меня все еще запыхавшейся и как никогда растерянной.
15
ГАБРИЭЛЬ
Кажется, что я только заснул, как меня тут же будит истошный женский крик. На этот раз мне не нужно ждать, чтобы понять, кто это. Я знаю, что это Белла, и уже через мгновение встаю с кровати и спешу в ее комнату. Постучав один раз, я открываю дверь, не желая пугать ее, и обнаруживаю, что она лежит на боку в кровати, сжимая подушку и дрожа.
Увидев меня, она резко поднимается, все еще сжимая подушку, ее глаза, расширенные и извиняющиеся.
— Мне очень жаль, — шепчет она. — Прости меня. Я снова разбудила тебя. Я… — Она осекается, явно не зная, что сказать, потому что это не ее вина. Ей снятся кошмары из-за того, что сделали с ней эти монстры, и я не могу представить, каково это — пережить подобное.
— Белла. Не о чем сожалеть. — Я опускаюсь на край кровати, стараясь не прикасаться к ней, хотя все во мне хочет этого.
Все во мне хотело прикоснуться к ней и сегодня, при совершенно других обстоятельствах. Я не могу не задаться вопросом, осознает ли она свою реакцию на то, что я по ошибке сказал или, скорее, на то, как я не хотел этого говорить. Я хотел поддразнить ее за то, что она не купила себе что-нибудь после того, как я сказал ей об этом, но вышло совсем по-другому. Наверное, мои подавленные желания вырвались наружу при первой же возможности. Но я видел, как расширились ее зрачки, как она вдохнула и напряглась, не от страха, а от реакции, которая послала горячий импульс прямо к моему члену, как только я узнал ее.
Не думаю, что она осознала это, потому что, судя по тому, что я знаю о том, что с ней произошло, это чувство испугало бы ее, если не испугало. Сейчас я не тянусь к ней не только потому, что знаю, что она не любит, когда к ней прикасаются, но и потому, что слишком боюсь, что еще я могу сделать, если прикоснусь к ней. Если я притяну ее к себе и позволю ей прижаться к моей груди. Воспользоваться ею в такой ситуации было бы верхом ублюдочности, но я слишком легко представляю, как утешение может превратиться в поцелуй, а если она позволит, то и во многое другое.
— Когда ты снова начнешь принимать свои таблетки? — Я спрашиваю ее, отвлекаясь, и вижу, как она слегка выгибается, извиняющееся выражение лица усиливается, когда она жует губу.
— Прости, я знаю, что это неудобно, я разбудила тебя, а ты занят, тебе нужно выспаться…
— Белла. — Я качаю головой, сузив на нее глаза. — Ты не доставляешь неудобств. Ничего подобного. Я беспокоюсь за тебя, вот и все. Я хочу, чтобы ты хорошо спала, без ночных кошмаров, и не только потому, что это будит меня или потому, что ты должна присматривать за моими детьми утром. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.
Она резко поднимает на меня глаза, как будто эти последние несколько слов напугали ее. Как будто моя забота испугала ее. И это только усугубляет запутанный клубок чувств внутри меня, только укрепляет мою решимость поговорить с Масео как можно скорее. Ведь очевидно, что за всю жизнь никто не дал этой девушке почувствовать заботу. Никто не защищал ее. Никто не заботился о ее счастье или безопасности, если это не было выгодно им самим. Я хочу дать ей это, и это желание смешивается с моим желанием до тех пор, пока я не буду уверен, где кончается одно и начинается другое, и я знаю, как это очень, очень опасно. Как быстро эти чувства могут перерасти во что-то, что не принесет пользы ни одному из нас.
Точно так же я знаю, насколько опасно то, что я собираюсь предложить.
— Когда, Белла? — Снова спрашиваю я. — Когда ты получишь таблетки?
— В конце следующей недели, — отвечает она, вытирая лицо. — Мой прием в четверг.
— А до тех пор ты можешь спать в моей постели. — Я хочу, чтобы она была рядом со мной, но у меня есть и другие причины для этого. Я думаю, что ее изоляция, это большая часть проблемы: судя по ее описанию ситуации, ее отец не проявлял особого интереса к ее выздоровлению и оставил ее в одиночестве, пока искал способы снова использовать ее в своих целях. Думаю, если рядом с ней будет кто-то, это поможет ей уснуть.
— Что? — Она смотрит на меня. — Нет, ты не должен этого делать…
— Я знаю, что не должен. Но я думаю, что, если рядом с тобой будет кто-то без скрытых мотивов, кто сможет обеспечить твою безопасность, прямо здесь, в пределах досягаемости, это поможет. — У меня нет никаких скрытых
