тебя за Тарасевича приняли. Подумали, что это он своих предал, раз жив остался. Он ведь тоже этим недугом страдал?
— Об этом у нас многие знали. Из-за этого Вадим редко брал его на операции. Боялся, что подведет в самый важный момент. Володька обижался. О том, что и со мной такое редко, но бывает, он один знал. Я просил никому не рассказывать.
Кузяков смолк. В наступившей тишине слышно было, как за дверью воет борей, принесший в Белоруссию холод с севера.
— Меня расстреляют? — Голос бывшего подпольщика прозвучал неожиданно громко.
Чепраков отвернулся, выдохнул обреченно:
— Вас будут судить. Если повезет — отсидите, сколько отмерят, и вернетесь к семье. Кстати, где сейчас ваши близкие?
В потухших глазах Кузякова мелькнул страх:
— Я давно живу с мыслью, что рано или поздно меня найдут и накажут, но при чем тут семья? Разве она виновата в том, что я сделал?
— Значит, вы признаете, что предали друзей? — подал голос старший лейтенант Вершинин.
Кузяков опустил голову:
— Себе не соврешь…
Дождавшись, когда конвойный увел его, Федор Иванович проронил:
— Жаль человека. Подвел себя под расстрел. А мог и вправду добрую славу о себе оставить.
Замполит задвигал желваками:
— А мне не жаль. Удивительно, сколько среди нас, советских людей, оказывается, жило потенциальных предателей! Сколько из-за них хороших людей пострадало, погибло…
Вспомнив историю своего ареста, майор Чепраков не стал развивать дальше эту тему. Повернувшись к старшине Андрусенко, приказал:
— Саша, приведи сюда Лукашевича. Посмотрим, что за фрукт такой. Надеюсь, он не видел, как выводили Кузякова?
— Я этого старикана к кашеварам отправил, товарищ командир, — ухмыльнулся Циркач. — На вид худющий, а ест за двоих.
— Напрасно. На сытый желудок совесть у человека плохо пробуждается.
Через несколько минут в землянку, прихрамывая, вошел бывший староста Спиридон Лукашевич. Поводив глазами по сторонам, он остановил взгляд на сидевших за столом незнакомцах.
— Мне сказали, что здесь Кондрат Матюшин, — медленно произнес он, точно проскрипел.
Вошедший следом за ним Циркач ухмыльнулся, прикрывая дверь.
— Я и есть Матюшин! — улыбнулся Федор Иванович, жестом приглашая подойти ближе. — Что, не похож?
Поняв, что попал в западню, Лукашевич в нерешительности остановился. Тем временем Андрусенко ловко обезоружил его, забрав винтовку и висевший на поясе «парабеллум».
— Да ты садись, — предложил Чепраков. — Чего стоять-то? Садись, поговорим.
Присев на предложенный табурет, сколоченный из грубого горбыля, Спиридон задрал высоко голову, словно хотел всем своим видом показать, что не боится их.
— Нет, не похож ты на Кондрата. Росточком не вышел, — хмыкнул он, внимательно рассматривая сидевшего напротив человека.
— Дерзишь? — засмеялся майор. — Уважаю! Хочешь красиво умереть? Похвально, похвально.
— Чего же сразу умирать? — Голос Лукашевича становился все увереннее. — Может, еще сгожусь советской власти?
— Торгуешься? — Лицо Федора Ивановича нахмурилось.
— Можно и так сказать. Обмен хочу предложить. — Староста решил не тянуть время, а сразу перейти к делу. Вел он себя так, будто не в землянке красного командира находился, а со знакомым барыгой на рынке разговаривал. — Я вам своих людей отдам, а вы меня и еще пару человек отпускаете. Больше не попрошу. Идет?
— Торговля тут неуместна! — воскликнул Вершинин. Столь циничное предложение врага обескуражило его. — Ваших людей, считай, мы и так уже взяли.
— Э, нет, я не про тех, что недалече в балке схоронились. Из этих мне только двое сгодятся. Остальных можете хоть под корень пустить. Людишки так себе, расходный материал. Оторви да выброси — не жалко. Я про других говорю. Про тех, кто меня в Литве дожидается. В Вильно.
Чепраков насторожился:
— Что за люди?
— Тут я пока промолчу. — Лукашевич расправил плечи, хитро прищурился. — Скажу одно: без меня они словно котята слепые, а со мной могут уйти по морю, как по суше. Есть у меня такая договоренность с рыбаками. За приличные деньги, конечно.
Циркач вспомнил слова Зосима Рублёного, сказанные им в «болотном домике». Склонившись к уху командира, он прошептал:
— Федор Иванович, я про море уже слышал от его людей. Похоже, это он про латышских рыбаков намекает. Закрыть бы этот канал переброски!
— Стало быть, те, кто в Вильно, готовы заплатить за то, чтобы ты их доставил в… А куда, не скажешь?
Лукашевич засмеялся:
— Хитер! Куда — не скажу, иначе и мне вы дорогу перекроите. Но людишек отдам. Правда, после того как деньги получу. Там, у моря, и сдам их тебе с рук на руки. Ну что, по рукам?
— У моря — это в Латвии, что ли?
Даже при тусклом свете было заметно, как побледнел староста.
— С чего так решил? Может, я через Польшу или Эстонию собираюсь уйти?
— Ну-у… — многозначительно произнес Чепраков. — Ладно, сдашь тех, кто в Вильно, а там посмотрим, что с тобой делать. Может, и отпущу. В общем, мне подумать надо.
— Ты думай, думай. Я за свое слово ответ держу, а ты думай.
Федору Ивановичу на мгновение показалось — староста уверен, что легко обведет его вокруг пальца и избежит всякого наказания.
Велев Андрусенко увести арестованного и держать его отдельно от Кузякова, майор вызвал радиста. Проверить версию с рыбаками сам он не мог. Существует ли такой канал для переброски военных преступников за рубеж или нет — пусть этим занимается Центр, решил он.
Чепракову лишь под утро удалось ненадолго прилечь, но уснуть так и не получилось. Едва он закрыл глаза, как был поднят старшиной Андрусенко, сообщившим, что бывший подпольщик Кузяков обнаружен повешенным.
20
Вокруг стояла кромешная темнота, и до рассвета еще оставалось много времени, но лагерь уже просыпался. Скоро всему отряду предстояло выступить. Перед переходом необходимо было подкрепиться. Чтобы не привлекать внимание неприятеля дымом от костров, еду в лагере готовили два раза в день — рано утром и поздно вечером.
Федор Иванович вызвал радиста.
— Готовься! — приказал он. — Сразу после завтрака уйдешь вместе с дедом Захаром на запасную базу. Лида пойдет с вами. Сюда мы больше не вернемся.
Григорий попытался возмутиться:
— Товарищ командир, я что, снова не участвую? Уже перед ребятами стыдно, честное слово! Бережете меня, будто я девица какая.
— Гриша, ты мне нужен живым и невредимым. Вдруг тебе кисть отстрелят, как будешь морзянку отбивать?
— А вторая рука на что? Я ими обеими владею.
— Вторая — чтобы ложку держать, — пошутил Федор Иванович, пытаясь поднять настроение не столько бойцу, сколько себе.
Полчаса спустя из Центра поступили данные, которые оказались неожиданными для командира спецподразделения «СМЕРШ». Новые вводные полностью меняли утвержденный ранее план, которому Чепраков следовал до этого.
Из сообщения полковника Федулова стало известно, что Станкявичусу поступил приказ выдвинуться к переправе у реки
