Не выпуская покрывала, она перевела взгляд на пол, к письмам. Томас бросил на нее быстрый взгляд, тихонько выругался и принялся собирать конверты.
— Нет!
Не обращая внимания на свою наготу, Амелия спрыгнула с кровати, потеряв в спешке покрывало. Она вцепилась в его запястье, удержав его руку в воздухе, и теперь не сводила глаз с двух измятых, скомканных бумажек в его руке и третьей — на ковре.
— Это мои письма, — сказала она тихо.
Голова у нее закружилась, она слышала, как сердце глухо бьется где-то в ухе. На бледно-желтом конверте четко выделялись адрес и имя лорда Клейборо, выведенные черными чернилами. Ее почерком. Значит, он не солгал, сказав, что не получал ее писем. Томас перехватил их все.
— Амелия…
Амелия выпустила его запястье, будто держала в руке нечто гадкое и отвратительное. Она повернулась, будто слепая, только теперь осознав свою наготу. Ее взгляд лихорадочно шарил по полу в поисках разбросанной одежды. Несколькими судорожными движениями она надела платье, подхватила нижние юбки и невесомое белье — здравый смысл твердил ей, что она должна немедленно бежать из его спальни. Но прежде чем она сумела сделать какое-либо движение, Томас схватил ее за плечо. Амелия остановилась, но наклонила голову так, чтобы не видеть его. Она понимала, что бесполезно бороться с ним: перевес в физической силе был на его стороне.
— Амелия, послушайте меня. Я был…
— Избавьте меня от извинений, милорд.
Ее учтивый тон скрывал нарастающую панику и приступ истерии. Все, чего она сейчас хотела бы, — это бросить в него что-нибудь, закричать, завопить… Он продолжал крепко удерживать ее за руку. Амелия повернулась к нему лицом и посмотрела прямо в глаза.
Он не выглядел «виноватым — раздражённым, разгневанным, но не виноватым. Такое же выражение лица было у ее отца, когда через несколько недель после ее неудавшегося побега с Джозефом Кромуэллом она узнала, что он перехватывал ее письма.
— Я так понимаю, что вы делали это по указанию моего отца?
Томас ответил не сразу, и это сказало ей все. Она высвободила руку. Он отпустил ее, а потом схватил полотенце, упавшее на пол, и обвязал его вокруг талии.
Теперь он стоял надменный и уверенный в своей непогрешимости.
— Отец будет горд, узнав, что вы во всех отношениях неукоснительно следовали по его стопам.
— Можете вы честно сказать, что были бы счастливы с Клейборо? — Он недоверчиво фыркнул. — Разве вы пожертвовали бы своей девственностью, если бы по-настоящему любили его? Сейчас вам самое время поблагодарить меня за то, что я предотвратил трагическую ошибку в вашей жизни.
Амелия стремительно повернулась и посмотрела на него.
— Вы надутый самодовольный подонок! Я совершила величайшую в своей жизни ошибку, а вы, вместо того чтобы предотвратить ее, подталкивали меня к ней и получали огромное удовольствие, делая это.
— Не только я, — заметил он мрачно.
Полная негодования, она ответила с яростью:
— Пока это останется между нами двумя, мы в безопасности. Не могу даже сказать, как бы я хотела забыть о случившемся. Больше никогда не произнесем об этом ни слова. Согласны?
Несколько мгновений Томас смотрел на нее не отвечая. Лицо его было непроницаемым. Наконец он коротко кивнул:
— Да. Думаю, это самое лучшее. Никто не хочет, чтобы ему напоминали о его ошибках.
Ей показалось, что ее ударили дубиной, сразу высвободив из невидимых пут, привязывавших ее к нему. Амелия поспешно выбежала из комнаты, позволив себе вздохнуть, только когда оказалась за толстыми стенами своей спальни.
Глава 22
Когда Элен разбудила ее в ужасный час — семь часов! — Амелия подумывала, не остаться ли ей в постели. Едва ли Томас поставил бы ей это в вину, принимая во внимание ее недавнюю болезнь, но она знала, что он припишет ее отсутствие тому, что произошло прошлой ночью, а именно — совращению невинной девушки.
И это была единственная причина, почему она заставила себя встать.
Ей принесли на подносе завтрак, но она не притронулась ни к чему, кроме чашки чая. И теперь, сидя в одиночестве за секретером и чувствуя бурчание в животе, она думала, что это утро никогда не кончится. Но это не имело отношения к ее аппетиту: ни время, ни сон не могли вытеснить воспоминаний о минутах, проведенных в постели Томаса… и в его объятиях. Когда сон наконец предъявил свои права, ее грезы были пронизаны воспоминаниями о его поцелуях, прикосновениях, о том, что она чувствовала, когда он был внутри ее, и, как она ни гнала их, они продолжали упорно осаждать ее.
Чтобы изгнать из памяти жаркие воспоминания о его обнаженном теле, она пыталась призвать на помощь мысли о его двуличии. И хотя еще несколько недель назад она уже была готова порвать с лордом Клейборо — когда поняла, что он не тот человек, который ей нужен, — это не извиняло Томаса, не оправдывало его обмана. Ей надо было сохранить свой гнев. Гнев помогал ей не чувствовать собственной слабости и не поддаваться грезам, о каких прежде она и не помышляла.
Амелия приняла твердое решение забыть об этом инциденте. Она допустила, чтобы красивое лицо и страстные объятия, а также притворное внимание к ней стали причиной гибельной ошибки. В последние месяцы она находила в нем много хорошего, но то, что он забрал, нет, украл ее письма, говорило о порочности его натуры. И, приняв это новое решение, Амелия собиралась полностью посвятить себя работе.
Десятью минутами позже явился Томас, и при виде его ее сердце упало. Неужели она вообразила, что не заметит его прихода или что сумеет справиться со своими чувствами? Такой мужчина, каков, умел привлекать женские сердца. Но многие ли из них знали, что под его красотой и внешним обаянием скрывается лживая, коварная душа, характер, несомненно, отточенный и отполированный до блеска усилиями ее собственного бесценного отца?
— Доброе утро, Амелия, — сказал он отрывисто, едва бросив на нее взгляд по дороге к своему письменному столу.
Амелия постаралась скрыть удивление и ответила ему сдержанным кивком. В выражении его лица она не заметила ни малейших признаков сознания вины. Он обесчестил леди. Ему было отчего чувствовать себя виноватым. Джентльмен, обладающий чувством чести, уже должен бы приготовить обручальное кольцо и добиваться благословения ее отца. Даже она не была готова к тому, что он будет обращаться с ней с таким безразличием. Амелия склонила голову и выпрямила спину.
— Как видите, за время вашего отсутствия скопилось много работы, — небрежно проговорил он, оглядывая горы бумаг, усеявшие стол. — Как только покончите с этим, — он широким жестом обвел стол, — у меня есть контракт, который надо перевести. О, постарайтесь не утомляться. Если вам понадобится моя помощь, я буду работать в библиотеке.
Не оглянувшись, он взял папку и вышел.
Амелия не могла бы сказать, сколько времени она просидела неподвижно, чувствуя, как ее спокойствие дает трещину за трещиной. Она мысленно бранила себя, упрекала на разные лады, стараясь избавиться от комка в горле. Она решила, что не будет плакать, не станет проливать горьких слез разочарования и сожаления. Прошлой ночью она не плакала и, уж конечно, не будет плакать сейчас. Он не стоил ее драгоценных слез, даже малой толики растраченных впустую чувств. Более того, она сама настояла на том, чтобы как можно скорее забыть о произошедшем. Она ничего не ждала от него. Ничего!
