Тишина. Слабый плеск воды. Еще взрывы.
— Товарищ командир, из первого отсека докладывают: пробоины заделаны, течи нет.
— Добро.
— Ну, как, Сергей?
— Дышу пока…
Долгая пауза. Глухие взрывы. Чье-то хриплое, свистящее дыхание.
— Скоро рассвет… что будем делать, комиссар? Цэ-о-два сверх всяких норм.
— Надо решать, Алексей Иваныч. Иначе — задохнемся.
— Всплывать и драться. Дать ход дизелями. Другого выхода не вижу.
— Что ж, будем всплывать и драться.
— Артрасчеты в центральный пост. По местам стоять, к всплытию!
— В носу-у! По местам стоять, к всплытию! Артрасчеты в центральный! В кор-рме! По местам стоять, к всплытию!
— Товарищи! Братья! Вы сражались храбро, как положено балтийским подводникам. Сейчас предстоит последний бой. Победим или умрем!
После короткой паузы:
— Продуть среднюю!
Резкое шипение воздуха. Звонок.
— Приготовить правый дизель на продувание главного балласта!
Плеск волн. Неясные голоса. Отдаленный гул моторов.
— Продуть главный балласт! Комендоры, к бою!
…Морозов подплыл к Заостровцеву, тронул его за плечо. Сорок минут истекли, пора было подниматься. Но Заостровцев даже головы не повернул.
Свен и Витька уходили вверх. Морозов помахал им рукой, сказал:
— Мы немного задержимся.
Он знал: лучше Заостровцеву не мешать, если… если с ним сейчас творится то же, что и в том памятном рейсе к Юпитеру…
— Огонь! Огонь, комендоры!
Орудийные выстрелы, выстрелы. Гул моторов. Разрывы снарядов. Пулеметные очереди.
— Еще один катер горит! Молодцы!
Яростный грохот боя.
— Товарищ командир, пятый заливает водой!
— Носовая! Почему замолчали? Огонь по самолету!
Нарастающий рев моторов.
— Серега, Серега, ты что? Куда тебя?..
Тяжкий взрыв. Лязг, оборвавшийся стон.
— Заряжай!
— Первый и второй заливает…
Еще выстрел, последний…
— Прощай, Алексей Иваныч, дорогой… Друзья, прощайте! Умрем, как положено! «Вставай, проклятьем заклейменный…»
«Интернационал» заглушает грохот боя. И вдруг — тишина. Плеск волн…
Свен на катере доставил их к маленькому островному пирсу. Они пошли наверх по крутой тропинке, петляющей меж скал. Заостровцев держался неплохо — куда лучше, чем полтора часа назад, когда Морозов еле выволок его из-под воды. Хорошо еще, подоспел Свен, обеспокоенный их долгим отсутствием, и они вдвоем втащили Заостровцева на верхнюю палубу судна. Заостровцев повалился в шезлонг и долго лежал в полном оцепенении. Пульс у него был нормальный, дыхание — ровное, но он не отвечал на вопросы, хотя и слышал их прекрасно. «Первый раз вижу такое полное отключение», — сказал Свен.
Они шли вчетвером по тропинке. Заостровцев переставлял ноги, как автомат, и держался неестественно прямо, а когда навстречу выскочили близняшки, он улыбнулся и слабо помахал им рукой.
Но Тоню ему провести не удалось, у Тони глаз был наметанный.
Морозов ожидал, что она накинется на Заостровцева с упреками, — ничуть не бывало. Она сразу уложила Володю на койку и промассировала ему виски, а потом напоила каким-то экстрактом. И все это спокойно, без суеты, без лишних слов.
— Теперь постарайся уснуть, — сказала она и вышла из палатки.
Она велела детям не шуметь. Молча выслушала рассказ Морозова о случившемся.
— Сама виновата, — сказала она. — С него нельзя глаз спускать.
— Почему? — удивился Свен.
— Потому что нельзя.
И тут же Тоня стала расспрашивать его о рачках, улучшающих обмен веществ, и Свен обещал подарить ей аквариум с этими рачками.
Наступил вечер — тихий, прохладный, пахнущий дождем. Опускался туман, на ближних островках и на фарватере зажглись огни.
В палатке Морозовых Витька приставил к экрану портативного телевизора увеличитель, и юное население острова, рассевшись по койкам, с азартом включилось в викторину «Знаешь ли ты Солнечную систему?».
Морозов сидел в палатке Заостровцева. А Марта с Тоней устроились в шезлонгах под скалой. Скала еще хранила тепло ушедшего дня. Над головой слабо шелестели, перешептывались сосны. Где-то невдалеке каркнула ворона, запоздавшая с ночлегом.
— Тебе не холодно босиком? — спросила Тоня и, не ожидая ответа, заявила: — Завтра мы улетим домой.
— Почему так скоро? Вы же собирались пробыть здесь две недели.
— Володя лучше всего чувствует себя дома. В привычной обстановке.
— Ну, знаешь ли! — Марту возмутила такая безапелляционность. — Не понимаю, почему ты вечно выставляешь его больным и беспомощным.
Тоня не ответила.
Потянуло холодом. Марта пошла к себе в палатку, надела туфли, накинула на плечи жакет. Вернувшись к скале, она услышала сдавленный всхлип.
— Тоня, что с тобой?
В темноте не видно было Тониного лица. Марта присела на подлокотник ее шезлонга, обняла Тоню за вздрагивающие теплые плечи.
— Я тебя чем-нибудь обидела?
— Никто… никто не хочет понять, как мне тяжело, — проговорила Тоня сквозь слезы. — Все думают, я вздорная наседка… — Ее затрясло от подступившего рыдания.
— Милая, ну, не надо, — растерянно утешала ее Марта. — Никто так не думает. Успокойся… — Она гладила Тоню по голове, как ребенка. — Принести тебе витаколу?
— Нет. — Тоня вскинула голову, выпрямилась, прерывисто вздохнула. — Ничего… сейчас пройдет. — Она повернула к Марте лицо, и в ее глазах Марте почудилась враждебность. — Вот ты говоришь, я выставляю Володю больным. Ничего я не выставляю. Но он не такой, как все. Как же можно его не оберегать?
— Если ты говоришь о той старой истории у Юпитера, то ведь у Володи это прошло…
— Ничего не прошло! Просто он скрывает от всех. Даже от меня… Только напрасно, все равно я вижу… И сегодня опять случилось…
— По-моему, сегодня Володя просто перекупался.
— По-твоему! — Тоня отодвинулась от Марты, поправила волосы. — С ним это случается редко, но каждый… не знаю, как назвать… каждый приступ обходится ему дорого. Поэтому я стараюсь всегда быть с ним.
Марта мягко сказала:
— Тоня, милая, прости, что я…
— Ничего, — прервала Тоня. — Ты благополучная, тебе, конечно, не понять. Да я и не требую понимания. Не обращай внимания на мою вспышку.
