в дугу, и ей пришлось стиснуть зубы, чтобы удержать стон. Его нежные пальцы раскрыли ее как пунцовый цветок. Его язык неспешно бродил по путям, которые были раскрыты. От его ласки у нее перехватило дыхание, ей хотелось прошептать его имя, но она вспомнила, что не знает его и никогда не узнает, и этих ощущений радости было довольно. Ее глаза стали влажными, как и жаждущее лоно. Майкл поцеловал ее в шею горящими губами и мягко вошел в нее.
Майкл был велик, но в ее теле нашлось для него место. Он наполнил ее бархатным теплом; она почувствовала, как напряглись его мышцы. Майкл, глубоко вошел в нее и начал плавно двигаться. Габи стонала и всхлипывала, от медленных движений Майкла ее тело словно расплавилось — она отдавалась ему целиком.
От смятой простыни исходил запах гвоздики, а тело Габи излучало жгучий аромат страсти. Ее ноги обвились вокруг его бедер, не выпуская его из себя. Потом он лег на спину, и она оказалась на нем; глаза ее были закрыты, а черные волосы рассыпались по плечам.
Габи плыла как белый корабль под парусами, и его вела твердая рука. Они лежали рядом, дыша единым дыханием. Дальние часы на часовне пробили полночь.
Перед самым рассветом Майкл отвел волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Он поднялся тихо, чтобы не разбудить ее, и подошел к окну. Он смотрел на Париж, и на фоне голубой ночи показалась алая кромка солнца. На земле Сталина было светло; горящий глаз солнца поднимался над страной Гитлера. Это было началом дня, ради которого он прилетел сюда из Уэльса. Через двадцать четыре часа он получит либо нужную информацию, либо пулю в лоб. Он вдыхал утренний воздух и ощущал в нем аромат Габи.
«Живи свободным, — подумал он. — Последняя заповедь погибшего короля».
Холодный свежий воздух напомнил ему о лесе и о белом дворце ушедших лет. Эти воспоминания принесли дрожь, которую ничто не могло унять — ни женщина, ни любовь, ни какой-либо город, построенный человеком. Его кожу словно пронизали тысячи иголок. Дикость оживала в нем быстро и мощно. По спине, рукам и по бедрам потекла черная шерсть. Он почувствовал запах волка, идущий от его плоти. Клочки черных волос, подернутых сединой, выступили на руках и подрагивали, гладкие и живые. Он поднял правую руку и смотрел, как она покрывается шерстью и меняет форму, превращаясь из руки в волчью лапу.
Позвоночник с потрескиванием начал выгибаться.
— Что такое?
Майкл опустил лапу и прижал ее к боку. Сердце его подпрыгнуло. Он повернулся к Габи. Она приподнялась; глаза ее припухли от сна и бурной ночи.
— Что случилось? — спросила она. Ее голос был еще во власти сна, но в нем звучала тревога.
— Ничего, — сказал он. Его собственный голос был хриплым шепотом. — Все хорошо. Спи.
Она сонно мигнула и опустилась на постель. Шерсть на теле Майкла поредела, кожа снова стала человеческой.
— Обними меня, — сказала Габи. — Хорошо?
Он немного подождал. Взглянул на правую руку. Она обрела человеческую форму. Майкл глубоко вздохнул. Он почувствовал, что его позвоночник распрямляется. Желание перевоплощения пропало.
— Да, конечно, — сказал он, скользнув в постель и обняв ее уже полностью человеческой правой рукой.
Она положила голову на его плечо и сонно сказала:
— Мне мерещится запах мокрой псины!
Он слышал, как дыхание Габи становится ровным и сонным, и по лицу его скользнула улыбка. Прокричал петух. Ночь подходила к концу. Наступало утро решающего дня.
Глава 24
— Ты считаешь, что ему можно доверять? — спросила Габи, когда они с Майклом медленно двигались на велосипедах по рю де Пирене.
Они смотрели на Мышонка, маленького человечка в грязном пальто на раздрызганном велосипеде. Он направлялся к перекрестку, где ему следовало свернуть с рю де Менильмонтан на восток, на авеню Гамбетта.
— Нет, — ответил Майкл, — но мы это скоро узнаем.
Он тронул пистолет под курткой и свернул на аллею в сторону от дороги. Габи следовала за ним. Солнечная заря обманула — небо затянули серые облака, дул холодный ветер. Майкл проверил часы: 8.29. Адам выйдет из дома через три минуты. Он пройдет от рю де Тоба до авеню Гамбетта, там свернет на север к серому зданию с фашистскими флагами на рю де Бельвиль. На углу авеню Гамбетта и рю Сен-Фаржо его должен ждать Мышонок.
Майкл разбудил Мышонка в пять тридцать. Камилла не без воркотни накормила всех завтраком. Майкл еще раз подробно описал Мышонку Адама. В этот час утра улицы были почти пусты. В кармане у Мышонка лежала записка: «Ваша ложа в Опера. Сегодня, в третьем акте».
Они выехали из аллеи на рю де ла Шин, причем Майкл чуть не врезался в двух немецких солдат. Габи легко объехала их; один из солдат что-то прокричал ей вслед, чтобы выразить свое восхищение. Она еще не забыла прошлой ночи, привстала с сиденья велосипеда и похлопала себя по попке, словно приглашая их поцеловать ее в это место. Солдаты захохотали, причмокивая. Она последовала за Майклом по улице до аллеи, где Майкл вчера встретил Мышонка. Там Майкл, как и договорились, свернул в аллею, а Габи проехала дальше.
Майкл остановился и стал ждать. Улица рю де Тоба была всего в десяти метрах отсюда. Прошел темноволосый человек, нет, не Адам; за ним воркующая парочка. «Любовники», — подумал Майкл. Проехали несколько велосипедистов, потом молоковоз.
Человек в черном длинном плаще остановился у входа в аллею. Привычно осмотрелся и заглянул в
