Майкл промолчал. Русские яростно наступали на западе начиная с 1943 года.
— Мои жена и двое детей в Берлине. — Мышонок тихо вздохнул и провел рукой по лицу. — Моему старшему сыну исполнилось девятнадцать, когда его отправили на войну. На Восточный фронт. Они даже не смогли собрать его останки, чтобы вернуть в гробу. Мне прислали его медаль. Я повесил ее на стену, где она очень красиво блестит.
Его глаза увлажнились и снова затвердели.
— Если русские придут в Берлин, мои жена и дети… Но этого не случится. Русских остановят задолго до того, как они доберутся до Германии. — В голосе его, однако, не было уверенности.
— Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, приблизишь конец войны, — добавил Майкл. — От побережья до Берлина далеко.
Мышонок промолчал. Он стоял, уставившись в пространство.
— Сколько денег тебе нужно? — давил на него Майкл.
— Я хочу попасть домой, — тихо сказал Мышонок.
— Сколько денег тебе нужно для этого?
— Дело тут не в деньгах. — Мышонок посмотрел на Майкла. — Я хочу, чтобы вы доставили меня в Берлин. К жене и детям. Я пытался найти дорогу из Парижа с тех пор, как удрал из госпиталя. Через две мили от Парижа меня схватил дорожный патруль. Тебе нужен карманник, а мне — сопровождающий до Берлина. На этих условиях я согласен.
— Это невозможно! — сказала Габи.
— Погоди, — возразил Майкл.
Ему все равно предстоит добираться до Берлина, чтобы установить контакт с агентом Эхо и найти охотника на крупного зверя, который подстроил убийство графини Маргриты. Фотография Гарри Сэндлера с убитым львом крепко запечатлелась в его памяти.
— Но как я тебя туда доставлю?
— Это уж твоя забота, — сказал Мышонок. — Моя — опустить записку в карман агента. Я это сделаю, а ты доставишь меня в Берлин.
Теперь решение нужно было принимать Майклу. Добраться до Берлина самому — это одно. Вывезти Мышонка гораздо сложнее. Инстинкты редко обманывали. Но тут уж как повезет. Выбирать не приходилось.
— Решено, — сказал Майкл.
— Ты сумасшедший, — заявила Камилла. — Как и он. — Но в ее голосе уже не было надрывных ноток. В этом сумасшествии, по крайней мере, была система.
— Это будет завтра, — заявил Майкл. — Наш агент выходит из дому в восемь тридцать две. Дорога занимает десять минут. Я уточню по карте, где тебе придется работать. Сегодня ты будешь спать здесь.
Камилла снова вспыхнула, но возразить ей было нечего.
— Пусть спит на полу, — отрезала она. — Я не дам ему пачкать мои простыни.
— Я лягу прямо здесь. — Мышонок показал на кухонный пол. — Тем более что ночью мне захочется есть.
— Если я услышу хоть какой-либо звук, буду стрелять на поражение.
— Мадам, — сказал Мышонок, — учтите только, что я храплю.
— Пора спать. Завтра трудный день.
Майкл направился в спальню, но его остановил Мышонок:
— Слушай, обожди. В какой карман пальто нужно положить записку — во внутренний или внешний?
— Можно во внешний. Но лучше — во внутренний.
Мышонок взял еще одно яблоко и вонзил в него зубы. Он глядел на Камиллу.
— Может, кто-нибудь предложит мне еще супа, если уж мне придется голодать до утра?
Камилла фыркнула, но открыла шкаф и достала тарелку. В спальне Майкл снял рубашку и сел на край кровати изучать карту Парижа при свете свечи. Еще одна свеча горела по другую сторону кровати, и Майкл видел тень раздевающейся Габи. Он ощутил аромат ее волос, пахнущих сидром… Записку нужно вложить где-то посредине пути между домом Адама и его конторой. Он нашел нужную точку и пометил ее на карте. Потом снова поднял глаза на тень Габи.
По спине у него забегали мурашки. Завтра им придется идти по лезвию бритвы, возможно, их ждет гибель. Сердце его забилось. Он видел, как Габи стягивала с себя брюки. Завтра, может быть, для них все будет кончено. Но сегодня они — живы.
Когда Габи, подняв простыню, скользнула в постель, на него повеяло едва слышным ароматом гвоздики. Он свернул карту Парижа и отложил ее в сторону.
Майкл взглянул на нее. В ее сапфировых глазах отражался свет свечи, темные волосы рассыпались по подушке, простыня едва прикрывала грудь. Она смотрела на него, и сердце ее трепетало. Габи чуть-чуть приспустила простыню. Майкл понял, что это приглашение.
Он нагнулся и поцеловал ее. Очень нежно, сначала в уголки губ, затем ее губы раскрылись, и поцелуй превратился в пламя. Их кожа излучала жар. Ее губы не отпускали его, но он отодвинулся и посмотрел ей в глаза.
— Ты ведь ничего не знаешь обо мне, — тихо сказал он. — После завтрашнего дня мы, может быть, никогда больше не увидимся.
— Я знаю. Но сейчас я хочу быть твоей, — сказала Габи. — Я хочу, чтобы ты сейчас был мой.
Она притянула его к себе, и Майкл отбросил простыню. Девушка была обнаженной; ее тело ждало. Свеча рисовала их огромные тени на стене; их тела прижались друг к другу. Его язык щекотал ее шею так нежно, что она чуть не задохнулась от восторга. Затем он опустился ниже и стал ласкать ее груди. Она схватила его за волосы; внутренний жар сжигал ее. Майкл чувствовал ее дрожь, ощущал вкус ее сладкой плоти, и его губы коснулись завитков черных волос у нее между ног.
Тело Габи выгнулось
