кем не боролась, не любила и не веселилась так, как с моей лучшей подругой, поэтому, естественно, когда мы сейчас обнимаемся после нескольких месяцев разлуки, поднимается визг.
После крепких объятий мы обе отстраняемся, чтобы произвести тщательный осмотр друг друга. Я хочу убедиться, что мистер Разрывной заботится о моей девочке, но, чёрт возьми, Брук выглядит так... нет слов, чтобы описать блеск её глаз, волос и улыбки.
— Посмотри на себя! — воплю я. Чёрт, конечно же, он заботится о ней, и нет слов, как он её боготворит.
— Нет, посмотри на себя! — возражает она, обнимая Пандору, хотя та, в отличие от меня, не очень-то любит обниматься.
Когда мы устраиваемся на своих местах, подходит Пит и приветствует нас. Он начинает болтать с Пандорой о своём романе с сестрой Брук, Норой. Я не выношу Нору, поэтому рада, что эта сучка в колледже и далеко отсюда. Пит слишком хорош для неё, и я втайне надеюсь, что он влюбится в какую-нибудь более милую, мягкую и умную девушку и порвёт с ней навсегда. Нора была подружкой одного из самых отвратительных бойцов «Андеграунда» с татуировкой скорпиона на большой жирной голове, и этим всё сказано.
Я сжимаю руку Брук, призывая рассказать обо всём, что с ней случилось с тех пор, как мы не виделись.
— Как там Рейсер? Я увижу его сегодня вечером или будет уже слишком поздно? — требую я.
— Конечно, ты можешь зайти к нам в номер! Он так вырос, Мел. Но скажи мне… — Брук замолкает, и её глаза расширяются, когда мы слышим, как из динамиков вылетает слово «РАЗРЫВНООООЙ».
И арена понимает, что время пришло. Разрывной. Ремингтон Тейт. Муж Брук. Бог секса – на случай, если я ещё ни словом о нём не обмолвилась, позвольте просто сказать, мне точно известно, что каждая вагина на этой арене его жаждет.
Бои в «Андеграунде» бывают такими острыми и напряжёнными только когда на ринг выходит он – просто есть в нём что-то. И это передаётся в воздухе: возбуждение, интенсивность, грубая сила и мальчишеская игривость.
— Мои яичники чуть не взорвались, — бормочет Пандора слева от меня.
Стоило Ремингтону «Разрывному» Тейту, одетому в ярко-красный боксёрский халат, выскочить на ринг, Брук тотчас поднимается с места, и я так взволнована из-за того, что нахожусь здесь, вижу это, из-за желания избавиться от собственной неуверенности и этого дурацкого долга, что ничего не могу с собой поделать, и моё тело ничего не может с этим поделать, и мои голосовые связки ничего не могут с этим поделать – поэтому я кричу.
— Реммиииии!!! — Мы с Брук уже обе на ногах, и я не могу удержаться, чтобы не обнять её и тут же не шлёпнуть. — Боже, чёртова шлюшка, не могу поверить, что ты проделываешь это каждую ночь! — говорю я, толкая её.
Она тоже толкает меня, крича:
— Несколько раз за ночь!
И в этот момент Реми подмигивает ей с ринга.
Брук перестаёт со мной дурачиться и улыбается ему в ответ – всё её внимание сосредоточено только на нём. На её теперь уже муже. И пока Реми ждёт своего противника, он продолжает улыбаться и смотреть на неё сверкающими голубыми глазами. О, этот взгляд! Этот ясный Ты-Моя-взгляд, и он такой чертовски нежный, что я чувствую, как эта нежность струится надо мной. Грейсон… Грейсон… Грейсон… внезапно его образ заполоняет мой мозг, и во мне расплывается его собственная версия подобного взгляда. Его собственная версия чуть менее нежная, чуть более сдержанная, гораздо более грубая, намного более тёмная, как будто внутри у него есть что-то болезненное, что мучает его ещё больше, когда наши глаза встречаются. В теле ощущается огромная пустота, только что открывшаяся внутри при одном только воспоминании о нём. О нас.
— О боже, ребята, вы меня убиваете, — говорю я Брук, наблюдая, как на сцену выходит здоровенный мужик. Первые секунды, когда начинается бой, я ещё беспокоюсь за Реми, но потом – бац! Он так тщательно контролирует ситуацию, что беспокойство улетучивается.
— РЕМИНГТОН, ТЫ ЧЕРТОВСКИ КРУТ! — визжу я, притягивая лицо Брук к своему. — Посмотри на себя. Жена и мать, подруга, он так чертовски влюблён в тебя, что я даже не могу этого вынести!
— Ох, Мел, — вздыхает она и обмякает, как будто не в состоянии любить этого мужчину больше, чем сейчас.
Против Разрывного выходит ещё один боец, и клянусь, что от сезона к сезону противники становятся всё более и более крупными.
— Реми! — снова кричу я, когда мужчины на ринге начинают драться.
Мы смотрим, как они дерутся. Брук сжимает мою руку, я сжимаю её в ответ и поднимаю наши сплетённые руки высоко вверх, вопя:
— Реми! Твоя жена страстно тебя желает. Реми!
Из нас двоих Брук всегда была более сдержанной, немного стесняясь высказываться откровенно, но я знаю, что ей нравится, когда я здесь кричу.
— Ремингтон, ты чертовски сексуален! — выкрикиваю от её имени.
А потом Брук оглушает меня, когда вскакивает на ноги и, сложив ладони у рта рупором, чтобы её голос разносился дальше, начинает кричать вместе со мной:
— Ты такой чертовски горячий, Реми, прикончи его, детка!
И он мгновенно заканчивает бой.
Его противник с глухим стуком падает, публика сходит с ума, а я, глупо моргая, смотрю на свою лучшую подругу.
— О, боже мой, так ты теперь научилась кричать? И насколько хорошо натренирован мистер Разрывной, чтобы немедленно доставить удовольствие своей милой маленькой жёнушке?
Я бы продолжила и дальше, но Брук слишком занята тем, что ухмыляется Реми, потому что тот ухмыляется ей, весь покрытый потом, который так и хочется слизать, и я замолкаю, в то время как что-то сильно сжимает моё сердце.
Ведь сейчас я уже никогда не буду первой, к кому обратится Брук, когда ей захочется поплакать, или выговориться, или выйти на пробежку. Моя лучшая подруга глубоко и безумно влюблена в этого мужчину, который, я знаю, прошёл бы через ад и вернулся за ней – потому что он уже это сделал.
Так что, в некотором смысле, у моей лучшей подруги теперь есть новый лучший друг. Он же её муж, отец её ребёнка, её возлюбленный.
Ну а я? Моему парню нравится меня трахать. Он говорит, что принесёт мне только беду, но я чувствую, что он нуждается во мне. Я чувствую, что он по мне скучает. А может, это говорит моя интуиция
