«донору» подкапотная панель кузова с номером от прежнего автомобиля, я тоже знаю почти на экспертном уровне.
Моя белая «шестёрка» с угандошенной геометрией кузова восстановлению не подлежит. Но ейная «морда» и движок вполне готовы к трансплантации. Новую машину мне никто и никогда официально не продаст. Равно, как и кузов первой комплектности. А вопросы, если начну хлопотать по этому поводу, сразу появятся. Советское сакральное — «Откуда, молодой человек, у вас такие деньги?».
Значит, буду лепить из двух «шестёрок» одну. Вопрос лишь в том, где изыскать специалиста. Толкового, рукастого и, самое главное, не болтливого.
С этими мыслями я и подъехал к гаражу экс-майора Никитина.
Отступление. Матыцын, Зинченко и прочие.
— Валентин Павлович, этот гадёныш под плотным присмотром комитетчиков! — оправдывался Дмитрий Антонович Зинченко, стоя перед вторым секретарём обкома. — Я только поэтому и не стал его дальше крутить. Навредить боялся! Не за себя боялся, я вам навредить не хотел!
— Ты зачем меня убедил этого мудака сюда вытащить? — злобно перекосившись лицом, но очень спокойно задал Матыцын вопрос в сторону портрета всеми любимого Леонида Ильича.
Но все присутствующие в сторону генсека даже не посмотрели. Хорошо зная, что отвечать на жесткий партийный спрос будет мужик в милицейской форме. На плечах которого сейчас квëло поникли полковничьи погоны.
— Ты же мне клялся, что он непревзойдённый специалист и во всём разберётся в самые кратчайшие сроки! И, что специалист со стороны сейчас предпочтительней местных? Блядь! Это же уму непостижимо! Почему?!! Я, же блядь, ни ухом, ни рылом! Про этот ёб#ный водочный завод только слышал и даже не был там ни разу! А оно вон, как оказывается! Как-то так вышло, что я там главарь всей водочной мафии. И всем там заправляю чуть ли не от рождества Христова, твою мать! Так же не бывает! Вы же тут менты, ну так объясните мне, как это так вдруг получается⁈ Я с этого завода ни разу и ни одной левой копейки не получил, а в уголовном деле полно показаний, что организатор воровской банды не кто-то, а именно я!
Местами прошипев, а местами пролаяв этот свой длинный монолог, Валентин Павлович, забыв про партийно-барственный этикет и уподобившись колхозному плебею, вытер рукавом пиджака лоб. Потянувшись сначала к хрустальному сифону с холодной шипучкой, он передумал и вытащил из ящика стола трубочку с нитроглицерином. Трясущимися руками, не считая, он сыпанул в ладонь несколько крошечных таблеток и закинул их в рот.
— Валентин Павлович! — тяжело поднялся полковник, — Не волнуйтесь, Дмитрий обязательно всё выяснит! Никуда этот Корнеев не денется и все расклады выложит! День-два и всё выясним, откуда у этой провокации ноги растут!
— Да ты, полковник, мне-то лапшу на уши не вешай! — не успев пристроить таблетки под язык, криком выплюнул их в сторону полкана товарищ Матыцын, — Мне-то п#здеть не смей, я, что, так сильно на идиота похож⁈ Этого Корнеева уже пытались расспросить. Очень серьёзно пытались, насколько мне известно! Да только нихрена не получилось у этих дознатчиков! Он, как молчал, так и по сей день молчит, а они в говне по уши. И уже ляжки кипятком себе не по одному разу обоссали! Ожидаючи пряников от московских ох#ярков, которые не сегодня, так завтра к нам заявятся! Они ему вопросов даже задать не успели, а он на них уже труп повесил! Заметь, убил он сам, а повесил на них! И всё шито-крыто! Потому что второй, которого этот Корнеев покалечил, молчит и даже не думает на него показаний давать! На него давят, а он скулит, как побитая собака и молчит! — смахнув со стола вылетевшую изо рта белую мелочь, второе партийное лицо области протянул всё же руку к сифону.
— Завтра я за этого сучонка возьмусь! — глядя, как зам коммунистического царя области наполняет стакан, заверил подполковник Зинченко, не обращаясь ни к кому конкретно, — Никуда он не денется, доводилось и не таких раскалывать! — он старался говорить, как можно уверенней.
Но обильная испарина на лице и тёмное пятно на пиджаке от пота вдоль позвоночника, никак не подтверждали этой решимости.
— Кому рассказать, ведь никто же, сука, не поверит! — безадресно и глядя мутными глазами перед собой, бубнил, забывший про стакан в руке Валентин Павлович, — На ровном месте! Ни копейки не взял ни разу с этого ЛВЗ, будь он трижды проклят! Ну ладно бы за что другое, но здесь-то, мать твою, за что меня так?!!
Не решаясь опуститься на стулья, полковник и Зинченко стояли, и боялись даже дышать.
— В общем так! — вернулся к собеседникам после трёх громких утробных глотков Матыцын, — Если через сутки вы мне не доложите откуда у всей этой истории ноги растут, я вам обещаю, что сотру вас в порошок! И не надейтесь, что мне до того успеют голову снять! Ваши полетят первыми! Вы меня поняли?
Стоящие перед ним двое и еще один из присутствующих, сидящий тихо, как мышь под веником, загалдели. Наперегонки убеждая Второго секретаря обкома, что поняли своего предводителя очень хорошо. Усиленно потея и мечтая только об одном. Чтобы как можно быстрее вырваться из этого кабинета на свободу.
Глава 23
Лафа с освобождением от посещения оперативок у начальника следственного отделения закончилась. И вот я, как и в старые добрые времена сижу в челядинском ряду на своём стульчике. У стеночки и за спиной Лидии Андреевны Зуевой. Которая, как и положено обеим замшам и всем старшим следователям нашего отделения, располагается за приставным столом для совещаний.
Это, только на первый взгляд незначительное обстоятельство мешало мне чрезвычайно. Её розовые ушки и шелковистые завитки волос за ними, непрерывно сбивают меня со служебных мыслей. На околослужебные. И даже еще дальше. Сильно мешая сосредоточиться на руководящих и направляющих указаниях майора Данилина.
А Алексей Константинович, между тем, вниманием своим меня решил не обделять.
— Тихо, тихо, товарищи! — привычно прихлопнул он по столу ладонью, — Надо же, опять случилось чудо чудное и сам Корнеев почтил нас своим присутствием! Радость-то какая!
Переведя свой взгляд на меня, нешуточно взбодрился Данилин. Сразу после того, как раздал всем сестрам по серьгам. Включая и братьев по следственному отделению. Никто из волокитчиков без его тычков под копчик и иногда нецензурных напутствий, не остался. Кому-то он пообещал выговор, а кто-то из особо одарённых уже обеспокоился более существенным наказанием. А
