как прежде в кабинете господина Майера, попытался представить себе солнце. Как оно поднимается над восточным краем небосвода, как первые лучи касаются черепичных крыш, прогоняют с улиц последние ночные мороки. Отступает тьма, тени забиваются по углам и подворотням, в оконных стёклах начинают играть преломляющиеся лучи, заставляя танцевать над подоконником невесомые пылинки.
Тяжесть навалилась на плечи, скрутила шею, отдалась хрустом в пояснице. Ощущение было таким, словно он разом попытался взвалить на себя несколько мешков с картошкой. Резко заныли опирающиеся на парапет руки, не в состоянии удерживать многократно выросший груз тела. Ноги предательски задрожали, норовя подкоситься. Кровь застучала в висках, перед глазами поплыли пёстрые искорки — но Макс упрямо продолжал рисовать в мыслях картинку за картинкой.
Вот вечернее солнце. Закат медленно догорает над Петршином, последние лучи, прощаясь, касаются Града, а у подножия холма Малу Страну уже начинают укрывать вечерние сумерки. Но, словно напоминание о скрывшемся на ночь светиле, на улицах зажигаются жаровни, в окнах домов одна за другой затепливаются свечи. Жёлтый мягкий свет, маленький, и всё-таки бросающий вызов тьме.
Мышцы онемели. Шею будто сковал стальной ошейник, и парень при всём желании сейчас не смог бы повернуть голову ни влево, ни вправо. Наверное, он покачнулся, потому что ощутил, как собственная кираса звякнула о кирасу Шустала — а потом в спину упёрлись руки друга, поддерживая и не давая завалиться навзничь. Иржи, кажется, что-то говорил, но слов разобрать не получалось.
— Никто и никогда не сражается в одиночку, — послышался справа мягкий бархатистый голос, и Максим, усилием воли отгоняя застилавшую взгляд пелену, увидел — а, может, ему лишь показалось, что увидел, — как где-то над Йозефовом на мгновение мелькнул, поднимаясь к небу, крохотный светящийся шар.
— Если жив останешься — я тебя сама придушу, — пообещал чей-то голос слева. — Может, так научишься не пропускать мои объяснения мимо ушей.
Ещё один светящийся шарик устремился к небу, поднявшись со стороны Оленьего рва, из тупичка Златой улочки.
Максиму теперь казалось, что он тонет. Погружается в быструю тёмную воду Чертовки под перестук мельничных колес. Поднырнув под огромное, почти ушедшее в ил солнце, силится — и всё не может вытолкнуть его на поверхность. Напитавшееся водой Влтавы, растерявшее часть своего жара, солнце лениво перекатывалось на плечах подталкивавшего его вверх человека, но не двигалось с места.
— Если уж кому нырнуть и не вынырнуть, то пусть лучше я, — и Макс, с усилием запрокинув голову вверх, увидел, как небо прочертил третий шар, взлетевший откуда-то сзади и слева, с Кампы.
— Всё равно потом скажут, что снова я виноват! — вмешался высокий тенор, и четвёртый шар крохотной сияющей кометой прочертил небо, взвившись со Скотного рынка в Новом месте.
Глаза снова закрыло серой пеленой, сознание почти погасло. Своего тела младший страж уже не чувствовал. В наплывающем тумане он смутно видел перед собой Белую Пани, молчаливую и сосредоточенную, а за ней, ещё более смутные, семь человеческих силуэтов, стоящих полукругом — и совсем уже далеко, едва угадываемые, ещё два.
— Неплохо, неплохо, — добавился к общему хору зычный глубокий голос. — Вот на подобный результат мы, признаться, даже не рассчитывали.
Максим с трудом разглядел, как взмывает над Староместской площадью и Орлоем пятый шарик-светлячок. Солнце нехотя заворочалось где-то в глубинах Чертовки, подалось, и медленно, слишком медленно для усталых плеч, стало подниматься к поверхности. Казалось, не только само светило давит на крохотного, дерзнувшего коснуться его человечка, но и что-то ещё. Какая-то тяжесть прижимала солнце; невидимая сеть, не пускавшая его на небосклон. Сеть сопротивлялась, переплетения её нитей лопались одно за другим, но кто-то тут же стягивал их заново, не давая порваться окончательно.
«Пять, да я — шесть», — мелькнула в полупарализованном мозгу мысль. «Не хватит».
— Макс! — звонкий девичий голос разлетелся по Карлову мосту от Старого Места до Малой Страны, заставив замереть изумлённых пешеходов. Младший страж почувствовал, как руки Иржи, поддерживавшие его, задрожали и ослабли. Почувствовал, что сам стоит из последних сил — и, с трудом повернув голову влево, увидел бегущую по мосту девушку.
— Макс! — ещё раз крикнула она, и крик этот, так не похожий на тихое, застенчивое бормотание Эвки, резко ударил по ушам, заставив пошатнуться. Босые ноги девушки были сбиты о камни, но она будто не чувствовала боли и бежала, задыхаясь, торопясь из последних сил.
«Она ведь меня не удержит, слишком тяжёлый», — растерянно подумал парень, всматриваясь в хрупкую фигурку с развевающимися волосами.
— Макс! — в третий раз отчаянно закричала Эвка, и теперь он разглядел её глаза. Не было прежней прозрачной зелени, не было перетекающих речных волн, в которых играют солнечные искорки. Был лишь сияющий свет — такой же, как у поднимавшихся в небо над Прагой шариков. И прежде, чем парень успел что-либо сказать или сделать, свет этот полыхнул, заливая всё вокруг, разрывая последние нити невидимой сети, приковавшей солнце к речному дну.
И наступила темнота.
* * *
Открывать глаза не хотелось. Сон был таким интересным — и, как всегда, оборвался на самом захватывающем эпизоде. Максим пошарил рукой у кровати, пытаясь отыскать на тумбочке смартфон. Это ведь его будильник тихонько напевал сейчас, напоминая хозяину, что пора вставать. Рука провалилась куда-то вниз и повисла, не достав до пола. Макс приоткрыл один глаз: тумбочки не было.
Зато были белёные стены и потолок, а у кровати на стуле сидела Эвка с вязанием в руках, удивлённо глядя на вытянутую руку мужа. Отзвуки песенки, которую девушка тихонько мурлыкала себе под нос, ещё витали в комнате.
— Разбудила? — спросила она без прежнего своего смущения, и тут же засуетилась:
— Сейчас покушать принесу!
— Пани… Постой! Эвка, погоди!
Стоя уже у двери, она замерла, услышав своё имя. Медленно обернулась.
— Я… живой? — неуверенно спросил Максим.
— Живой, — по губам девушки скользнула улыбка.
— А… солнце? — он тревожно посмотрел на двойное окно, но за ним разливался лишь знакомый неопределённый то ли рассвет, то ли закат.
— Солнце уже садится, — и Эвка выпорхнула за дверь.
Макс заворочался, выбираясь из мягкой перины и стёганого одеяла. Доски пола приятно холодили ноги, и он поначалу неловко, но постепенно всё увереннее, заковылял к выходу. Открыл дверь, прошёл по коридору и спустился на первый этаж. В кухне позвякивала посуда; в гостиной, куда парень осторожно заглянул, никого не было. Стараясь не шуметь, Максим добрался
