class="p1">— Ну… совсем уже мертвых, естественно. Не таких, как Акль.
— Акль не умер.
— Нет, умер.
— Исключено. Да, петля его придушила, и, вероятно, мозг его слегка пострадал, отчего все и считают беднягу мертвым. Но он не умер и именно потому вернулся. Боги, поверить не могу, какие предрассудки царят в этом вашем захолустье. Вы ведь с тех пор все дурно с ним обращались? Позор, да и только.
— В захолустье? — обиженно моргнула Фелитта. — Ты называешь Спендругль, где я родилась, захолустьем? Тогда кто я — захолустница? Такой ты меня считаешь, горожанин вонючий?
Шпильгит поспешил к ней, в последний момент отпрянув перед Рыжиком, который вдруг зашипел и вздыбил чешую.
— Конечно же нет, дорогая моя. В любой куче навоза спрятана жемчужина, и в данном случае это ты. Если бы я не любил тебя и все такое, то разве предложил бы помочь сбежать? И кстати, — продолжил он, пытаясь подобраться ближе, но Рыжик поднялся на лапы, выгнув спину, прижав уши и раскрыв пасть, — если бы ты не считала, что здесь настоящее захолустье, то и не захотела бы отсюда убраться.
— А кто сказал, что я хочу отсюда убраться?
— Ты сама говорила! Забыла, милая?
— Это ты хотел меня украсть, а я тебя слушала как дура, и ты меня в конце концов убедил. Но может, мне тут нравится? А уж когда мамуля разрешит мне работать вместе с другими девушками, я…
— Она не разрешит, Фелитта, — сказал Шпильгит, ища что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие против кота. — Даже не надейся. Мать никогда тебе этого не позволит. Уж она позаботится, чтобы ты до конца жизни осталась старой девой. И ты это тоже прекрасно знаешь.
Увидев на комоде бронзовый подсвечник, Шпильгит взял его в руку.
— Но ты же говорил, что не позволишь мне иметь в городе кучу мужчин. Тогда какой мне смысл куда-то с тобой ехать? В конце концов ты окажешься ничем не лучше мамули и закуешь меня в цепи в каком-нибудь подвале! Эй, что ты делаешь?
Он направился к ней, взвешивая в руке подсвечник.
— Ты в самом деле этого хочешь? Хочешь, чтобы я сдавал тебя на ночь любому, кто готов заплатить?
— А ты мог бы? Да, пожалуйста! Зачем тебе этот подсвечник? — Девушка попятилась на кровати. — Интересно, сколько трупов ты закопал за своей конторой?
— Не говори глупостей. Сборщикам налогов, естественно, хочется, чтобы люди жили вечно. Всё старели бы и старели, а мы драли бы с них три шкуры за каждую тяжким трудом заработанную монету.
— Положи эту штуку!
— Сперва я ею воспользуюсь. Не сомневайся. — Он поднял подсвечник.
Рыжик прыгнул, намереваясь вонзить когти ему в лицо.
Шпильгит замахнулся со всей силы.
Эмансипор Риз тщетно сражался с дверным запором. За его спиной слышался низкий горловой смех Фелувил:
— Бесполезно, Манси. У нас впереди целая ночь, а когда я говорю, что мы покроем тебя поцелуями с ног до головы, это не шутка. Поцелуями, засосами, щипками и…
— Открой эту клятую дверь! — рявкнул Эмансипор, разворачиваясь кругом и хватаясь за меч.
Фелувил подняла руку:
— Тсс! Слушай! Я слышу голоса в комнате моей дочери! Голоса! Боги, это Шпильгит! — Она подобрала с пола платье и начала его натягивать. — За одно это ему конец. И кредита мерзавцу тоже не видать. Кто не может заплатить, тому не уйти от возмездия. Кто не способен заплатить — тому место на заднем дворе!
Эмансипор отстранился от двери, глядя, как Фелувил извлекает откуда-то из-под платья ключ, и вытащил меч:
— Ладно, открывай. Пока не стало хуже.
— Хуже? — рассмеялась она. — Худшего, Манси, ты еще не видел в этом убогом существовании, которое называешь жизнью.
Она отперла дверь. В то же мгновение раздался глухой удар в стену и рядом с кроватью Фелувил рухнул на пол кусок отвалившейся штукатурки.
Что-то пробило стену на половине ее высоты. Когда облако пыли рассеялось, Эмансипор увидел голову котоящера. Из носа его текла кровь, а глаза моргали невпопад — казалось, будто он подмигивает им обоим.
Воспользовавшись тем, что Фелувил изумленно застыла, уставившись на голову кота, Эмансипор протолкнулся мимо нее в коридор и, не оглядываясь, поспешил к лестнице. Сзади раздавался возмущенный рев трактирщицы и на его фоне еще чей-то крик. Добравшись до лестницы, Риз устремился вниз — и тут же за его спиной послышался топот. Выругавшись, Эмансипор обернулся, но это был всего лишь Шпильгит, за которым с грохотом неслась Фелувил.
Оказавшись внизу, Риз бросился вдоль стойки к двери.
Дверь распахнулась, и за ней возник Хордило, который ткнул в Эмансипора пальцем и воскликнул:
— Ага, а вот и ты!
Несмотря на пронизывающий холод, полузамерзший песок, который Вуффин переворачивал лопатой, вонял мочой. Он уже выкопал приличных размеров яму и начал сомневаться, не подвела ли его память, когда лопата ударилась обо что-то твердое. Удвоив усилия, Гагс быстро извлек покрытого выбоинами и пятнами каменного идола. Со стоном подняв статую из ямы, он поставил ее на песок и пригляделся повнимательнее.
Прошло всего несколько лет с тех пор, как Вуффин зарыл ее под уборной, но изваяние выглядело теперь так, будто ему было много веков. Когда наступит весна и улучшится погода, он сможет погрузить идола в свою тачку и отвезти в селение. В любом случае этот был намного лучше, чем в прошлый раз, а разве ведьма Хурл не заплатила ему тогда целый мешок серебряных монет? Кто знает, может, Клыкозуб тоже с радостью будет молитвенно преклонять колени перед «древним» идолом.
Создание истинных произведений искусства требовало определенной творческой интуиции, и если бы Вуффин в прошлый раз в порыве вдохновения не отколол сосок, нанося последние штрихи, у него никогда не возникло бы мысли переделать сосок в рот, а потом повторить то же самое с другим, изобретя совершенно новую богиню земли, секса, молока и прочего. На этот раз он развил тему, добавив внизу третий рот.
Снова услышав доносящиеся с берега голоса, Гагс вылез из вонючей ямы и стряхнул с ладоней песок.
Лодка вернулась, и на этот раз трое моряков пытались выбраться на тропу. Забинтованный хромал, а потому слегка отставал от остальных.
Вуффин ждал их, забрав лопату.
— Что, одумались? Неудивительно. Надвигается очередная буря…
Но трое чужаков просто прошли мимо, тяжело дыша, стеная и всхлипывая. Гагс хмуро уставился им вслед.
— У меня есть горячий бульон! — крикнул он, надеясь привлечь их внимание.
