Я одобряю ваш выбор, – и да пребудут с вами великие боги!
– Отец! – Парэ бросилась к нему.
Он обнял дочь, провел рукой по ее волосам и вдохнул их запах.
– Теперь иди, – сказал он. – Когда взойдет солнце, ваш плот должен быть далеко в море.
– Верховный жрец… Отец! Не беспокойся за Парэ: клянусь, что я не дам ей погибнуть, – сказал Кане, прощаясь с Баирой.
– Я верю, – ответил верховный жрец и прибавил с легкой улыбкой: – Как никак, ты – Сын Большой Птицы и она уже не раз защищала тебя своим крылом.
* * *
Солнце всходило над океаном. Баира все стоял на берегу и смотрел на парус на плоту, уже едва видный в сияющей лазури. Наконец, смахнув старческие слезы, он побрел по узкой тропинке, ведущей через расщелины скал наверх, к Священному поселку.
Баира шел, опустив голову, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда чей-то хриплый голос прокричал ему чуть ли не в ухо:
– Ну что, верховный жрец, отправил в никуда свою дочь и зятя?
Из-за громадного камня появилась колдунья Кахинали, непонятно как тут очутившаяся.
Баира нисколько этому не удивился.
– Уже пронюхала? – безучастно спросил он.
– Как же, как же! – прокаркала старая ведьма.
– Уж не пришла ли ты проститься с ними? – сказал Баира, безуспешно пытаясь изобразить усмешку.
– Ты хочешь уязвить меня, верховный жрец? – Кахинали загородила ему дорогу. – Напрасно. Можешь верить или не верить мне, но эти молодые люди мне нравились. Они были просты и благородны, они смело шли вперед, – и, наконец, они не боялись любить и быть любимыми. На нашем острове все хотят любви, от мала до велика, даже вождь Аравак втайне хочет, чтобы его любили, – колдунья захихикала, – но никто не желает нести жертвы во имя любви, отдать за нее все, что у него есть, и самую свою жизнь. В результате любовь превращается в надрыв, вопли, слезы и стенания, – а то еще похлеще: принимает такой вид, что боги ужасаются, а демоны приходят в восторг. Давно, давно я не встречала настоящей любви на нашем острове, поэтому Сын Большой Птицы и дева, посвятившая себя богам, были милы мне, – хочешь верь, хочешь не верь, верховный жрец.
– Ты говоришь о них в прошедшем времени, будто Кане и Парэ уже нет на земле, – мрачно заметил Баира.
– На нашей земле их, конечно, уже нет, и это к лучшему, – старуха осклабилась и отбросила с лица длинные пряди тонких волос, свисающие с полуголого черепа. – Они чужие в нашем мире, и ты сам это отлично знаешь. В ущелье, где они прятались, растут нежные цветы, которых больше нигде нет на нашем острове. Они могут жить только на мягкой земле, защищенные от жара и ветра, – ведь нежность беззащитна и хрупка.
– Ты подслушивала? – Баира взглянул в лицо колдуньи.
– Я?! – изумилась Кахинали. – Да что ты, верховный жрец. Зачем мне подслушивать, когда я и без того слышу шум ветра в облаках и шорох травы в долинах? Тебе ли, верховный жрец, не знать, что весь мир находится в нас самих? Можно ли подслушать самого себя?
– Пропусти меня, Кахинали, – сказал Баира, – я устал, я иду домой.
– Так об этом-то я и собиралась с тобой потолковать! – колдунья даже взвизгнула от удовольствия. – Куда ты торопишься, верховный жрец? Зачем ты хочешь прервать свою жизнь раньше времени? Тебе ведь известно, что вождь Аравак не простит побега Сына Большой Птицы и девы, посвятившей себя богам. Вождь Аравак приготовил отличную казнь для них; какой урок для народа, какое зрелище для него! И вот ты, разрушивший планы вождя, явишься в Священный поселок с повинной, совсем как твоя дочь и твой зять! О, верховный жрец, как ты молод и наивен!
– Нашла мальчишку… – пробормотал Баира.
– Не обижайся. Я вдвое, а может быть, втрое старше тебя, но и я иногда ощущаю детские порывы, а порой мне кажется, что я все еще та миленькая, хорошенькая девочка, которой я была много десятков лет назад, – скрипуче рассмеялась старуха. – Не обижайся, верховный жрец, и послушай меня: не пытайся повторить поступок дочери и зятя. Как ты сам понимаешь, тебя не предадут всенародной казни, – тебя отравят или удавят тайно. Да, тебе надоела жизнь, тебе надоели люди, но надо ли кончать свое существование подобным образом, раньше срока? Не забывай, в загробном мире не будет многого из того, что есть в этом.
– Пропусти меня, Кахинали, я устал, – упрямо повторил Баира.
– Да, да, да, я так понимаю тебя! – торопливо проговорила старуха и тут же зашлась в кашле. – Подожди, верховный жрец, не уходи, я еще кое-что скажу тебе, – Кахинали вцепилась своими корявыми пальцами в руку Баиры.
– Хорошо, я выслушаю тебя, – со вздохом произнес он, видя, что от колдуньи не отвязаться. – Но не думай, что твои слова имеют для меня значение…
* * *
– Скажи вождю Араваку, что это я помогла бежать Сыну Большой Птицы и деве, посвятившей себя богам, – переведя дух, выпалила Кахинали.
Баира взглянул в глаза колдуньи – они горели, подобно углям, и в них нельзя было ничего прочесть.
– Зачем мне лгать? – спросил он. – Зачем возводить на тебя напраслину?
– Да уж не для того, чтобы спасти твою жизнь ценою моей! – заклокотала старуха, смеясь и сдерживая кашель. – Ты мудр, верховный жрец, и я не собираюсь хитрить с тобою. Все просто, – очень, очень просто! Многие вещи, которые сегодня нам кажутся сложными, очень простые, если посмотреть на них из завтрашнего дня. Ты вот упрекнул меня за то, что я сказала о твоей дочери и твоем зяте в прошедшем времени, – но они, действительно, уже прошлое для нашего острова. А что у нас в настоящем? Аравак и его сын Тлалок. Теперь-то они легко справятся со всеми своими врагами и установят безраздельную власть над людьми.
Ты слышал, конечно, о том, что лучшие мастера Священного поселка делают из камня большого идола, изображающего великого вождя? – Кахинали осклабилась, показав свой беззубый рот. – Вождь хочет быть подобен великим богам, а лучше бы даже превзойти их. Возможно, ему это удастся: Аравак давно правит, к нему привыкли, его боятся, и многие
