подумал, что вы станете пить простое пиво в пабе, имея собственную внушительную коллекцию напитков.
— Во-первых, пиво не простое, а отличное. — заметил Генри. — Во-вторых — коллекция напитков, как вы ее называете — это товар. Что же я за контрабандист-то такой буду, если стану сам выпивать то, что привожу? А в-третьих, я не люблю пить один. Мой пернатый питомец не в счет.
— Вы кого-то ждете? — тихо спросил Лоуренс. Ему стало совестно, что он мешал личной жизни почтмейстера. — Прошу прощения, что досаждаю вам снова…
— Все нормально. Я никого не жду. Я имел в виду, что предпочитаю выпить вот так, — он развел руки, не выпуская при этом кружку и широко ухмыльнулся. — В маленьком уютном пабе, среди людей, которые знают меня и которых знаю я. — Он сделал большой глоток, зажмурился от удовольствия и махнул бармену. — Барри, налей моему другу.
Перед Лоуренсом как по волшебству возникла запотевшая кружка полная холодного пшеничного пива. Из вежливости он сделал глоток. Пиво было в самом деле хорошее — свежее, с горчинкой и приятным послевкусием.
— Итак… — Генри сделал приглашающий жест.
Сновидец рассказал свою историю наблюдая с облегчением, как почтмейстер одобрительно кивает. Удивить Генри не получилось, но по крайней мере фатальных ошибок он не совершил. В конце рассказа Лоуренс с видом победителя выложил на стол бывший конверт.
— Судя по тому как вы с любовью разглаживаете нечто, лежащее на столе, передо мной те самые ноты? — спросил Генри. — Вы же понимаете, что я по-прежнему их не вижу?
— Я мог бы переписать их на обычный лист.
— В точности?
— Да. Я начертил немало бессмысленных графиков в Конторе, — не без гордости сказал Лоуренс.
— Тогда почему вы не сделали этого, перед тем как прийти ко мне? — задал логичный вопрос почтмейстер, заставив сновидца покраснеть.
— Потому что я забыл, что вы не видите конверт, — признался он. — У меня нет при себе ничего. Я оставил альбом и карандаши в коттедже.
— Барри! — Генри позвал бармена. — У тебя есть бумага и карандаш? Мы собираемся сочинять музыку. Не удивляйся… Нам это необходимо после кружки пива.
Бармен невозмутимо кивнул и через пару минут несколько листов бумаги вместе с цветными карандашами лежали на столе. Кончики карандашей погрыз ребенок. Лоуренс взял синий и уверенно нарисовал пять ровных полосок, а затем странного вида закорючку, в котором любой музыкант узнал бы скрипичный ключ. Генри одобрительно хмыкнул, признавая, что получилось похоже. Воодушевленный, сновидец продолжил, хотя это было не так-то просто для неопытного человека, даже обладающим цепким взглядом служащего.
Вечерело, в паб прибывали новые люди, но Лоуренс их не замечал, сосредоточенный на работе. Должно быть со стороны он выглядел странно, водя пальцем по пустому столу, но он об этом не думал. Взмокнув от напряжения, он рисовал одну ноту за другой.
— Интересно, и что в итоге получилось?! — Генри в нетерпении выхватил лист из-под рук и надел очки. Пробежав глазами строки, он хмыкнул. — Вы точно все перенесли?
— Все до последнего значка!
— Эта мелодия довольно интересна на мой взгляд. Хотите послушать?
— Конечно!
Лоуренс думал, что им придется отправиться в театр, но к счастью, в пабе было пианино. Маленькое, старое, неизвестной марки, с укороченной клавиатурой. Инструмент, на который поставили горшок с цветами, находился здесь для создания атмосферы и не использовался по назначению, но почтмейстер уверил, что тот в полном порядке.
— О, я так и знал, что этим закончиться! — недовольно взревел Барри, когда увидел Генри за пианино.
— Дай нам пару минут, — попросил почтмейстер.
— Он расстроен. Вы распугаете посетителей, — пробурчал бармен и скрылся за стойкой.
Почтмейстер поставил листок на держатель и сыграл одной рукой. Эта была приятная, простая мелодия в минорном тоне. Слишком простая, по мнению Генри, потому он добавил к ней аккомпанемент.
— Что скажешь? — он повернулся к сновидцу.
Тот стоял ни жив, ни мертв, бледный как полотно. С первых же нот музыка зазвучала в нем. Как он посмел забыть ее? Старое воспоминание ожило перед внутренним взором Лоуренса: он поднимается по лестнице и видит Элейн, сидящую за столом у окна, она разбирает почту и напевает мелодию без слов. В одной руке нож для писем, в другой — только что открытое послание от дальней родственницы, полное поздравительных карточек. Рядом чашка с недопитым чаем. В вазе стоят розы из их сада.
— Что за чудесные звуки я слышу? — спросил он, наклоняясь и целуя ее в макушку.
— Так… глупая мелодия привязалась… — она покраснела.
— Как называется, кто ее написал? По-моему, я никогда ее прежде не слышал.
— Никак не называется, — она пожала плечами.
— Почему?
— Потому что я еще не придумала название.
— Это твоя музыка? — он восхищенно улыбнулся, но не удивился. Она прекрасно играла на фортепиано и разбиралась во всем музыкальном. — Здорово! Мне очень нравится.
— Правда? — в силу природной скромности Элейн не считала, что обладает талантом. — Если нет, можешь сказать честно, я не обижусь.
— Клянусь, звучит чудесно. Тебе стоит ее записать.
— Хорошо, я так и сделаю. — Она отложила нож и потянулась за карандашом, стоящем в стаканчике.
Новая пачка писчей бумаги была завернута в грубый плотный лист желтого цвета. Элейн взяла его, разгладила. Уверенно начертила нотный стан и задумалась.
— Почему не возьмешь хорошую бумагу?
— Вот еще… Незачем тратить ее на такие глупости! — проворчала она.
— Это не глупости, — вздохнул он с досадой, но ее было не переубедить.
Она сочиняла, подпевая, качая головой в такт, то и дело бросая на него лукавый взгляд. Он принес ей печенье и свежий чай. Позже Лоуренс часто слышал, как она напевает эту мелодию. В такие моменты он шутливо спрашивал, как же называется эта прекрасная композиция и кто ее автор, вызывая невольную улыбку на лице жены…
— …меня слышите? Лоуренс? — почтмейстер легко потряс его за плечо.
— Да, я в порядке, — он кивнул. — Эту мелодию сочинила Элейн.
— Так я и думал. У нее есть название?
— «Воспоминание», — Лоуренс смахнул слезу. — Она назвала ее так. Музыка может служить ключом?
— Все может им стать. А музыка… — Генри глубоко вздохнул. — Прозвучавшая однажды, она не умолкает больше никогда. Даже если ее некому услышать. Хотите сыграю еще раз?
— Не нужно, — сновидец покачал головой, закрывая глаза. — Теперь она здесь. — Он постучал по груди.
Мелодия звучала внутри, отзвуки фортепиано становились сладкими птичьими трелями и превращались в ее голос. Дойдя до конца, мелодия начиналась снова. И снова, и снова — замкнувшись в круг. Лоуренс представил, как незадолго до кончины она берет лист с записанной мелодией, складывает его в форме конверта, пишет прощальное письмо…
