не выйдет, но испортить ему жизнь Вюнш был вполне способен. На лице дворецкого застыла непроницаемая маска, но закрывать дверь перед Хольгером и Майером он не спешил, очевидно, размышляя над дальнейшими действиями.
«Давай, старый болван! Раз ты знаешь, что твой хозяин не хочет общаться с полицией, значит, примерно представляешь, кто он и чем занимается. Он вряд ли погладит тебя по головке, если из-за тебя его имя начнет светиться в связи со смертью шести человек – это вредно для его репутации…»
В то, что фон Штокка действительно не было дома, Хольгер не верил – роскошный Mercedes-Benz 770 был припаркован прямо за калиткой справа от дома. А значит, либо фон Штокк должен был скоро вернуться, либо находился в доме, либо его вообще не было в данный момент в городе, но тогда Шигода скорее всего знал бы об этом и предупредил бы Вюнша. Наконец, дворецкий принял решение:
– Вы не могли бы подождать некоторое время здесь?
«Какой неуступчивый!» Ворваться в этот дом без разрешения, подписанного даже не Калле, а самим Гиммлером, полицейские не могли, а потому пришлось согласиться на просьбу дворецкого.
– Думаете, он здесь?
– Почти уверен. Посмотрите – машина на месте. Если он и не здесь, то точно неподалеку. Кроме того, если бы его не было дома, какой смысл дворецкому просить нас подождать?
Прошло почти пять минут, а дворецкий все не возвращался. Хольгер начинал беспокоиться. Однако его опасения вскоре были развеяны: дверь отворилась, и дворецкий впустил их в дом. Он провел полицейских в гостиную, точнее в одну из гостиных первого этажа.
– Подождите здесь, пожалуйста.
Еще через пять минут в комнату вошел худой лысый мужчина. На вид ему было около шестидесяти. Вместе с ним вошел крайне мрачного вида субъект, превосходивший в плечах немаленького Хольгера раза в полтора. «А вот и штатный громила».
– Добрый день, господа. Признаться, я изрядно удивлен визиту полиции в столь законопослушный дом. Хольцхаус сообщил мне, что у вас есть вопросы, касающиеся какого-то убийства. Я охотно постараюсь ответить на них, но признаться, не представляю, чем могу вам помочь – я никогда не был свидетелем или, тем более, участником убийства, и уж конечно, никогда не участвовал в таком злодеянии, как массовое убийство. Сама мысль об этом внушает мне ужас…
Поток красноречия фон Штокка пора было перекрывать. Хольгер предпочел выбрать столь же многословный стиль:
– Добрый день, господин фон Штокк. Мы с коллегой приносим вам извинения за причиненное беспокойство, но некоторые детали расследуемого нами дела не оставляют нам ничего иного, кроме как прервать ваш досуг и расспросить вас о связанных с вами напрямую обстоятельствах, которые к убийству ни в чем неповинных людей имеют отношение лишь косвенное.
– Тогда прошу пройти в мой кабинет.
– С превеликим удовольствием.
Устроившись в широком и неприлично дорогом кресле в своем кабинете, заставленном полупустыми книжными полками, фон Штокк продолжил:
– Не желаете настоящего шотландского виски? 1899-й год!
– Нет, спасибо.
Франц помотал головой.
– Тогда, может, вина?
– Нет, благодарю, ничего не нужно.
– Что же, тогда чем я могу вам помочь?
– Вам знакомо название Хинтеркайфек?
– Хинтеркайфек… Хинтеркайфек… Простите, не припоминаю.
– Ну как же? Согласно кадастровой ведомости магистрата Кайфека, именно вы являетесь владельцем этого места.
– Прошу меня извинить – в моей собственности так много недвижимости, что я не могу сразу вспомнить название конкретного участка. Если вы позволите мне обратиться к моим журналам, я смогу точно сказать, принадлежит ли упомянутый вами Хинтеркайфек мне…
– Извольте.
Хольгер напряг все свое восприятие. Определить, врет ли фон Штокк о том, что не помнит это название, по одним только его словам не представлялось возможным – он был слишком искусным лжецом. Однако то, как он будет искать, как будет водить взглядом по страницам журнала, за возможность посмотреть на который хоть одним глазком Зигмунд Шигода съел бы свою шляпу, могло пролить свет на степень его вовлеченности в эту историю. Если фон Штокк участвовал в убийстве, пускай и косвенно, он наверняка бы это запомнил, как и название фермы, где оно произошло. В таком случае, он не станет искать то, что ему и так известно, а лишь будет делать вид, что ищет, блуждая взглядом по страницам, и тянуть время. Риск ошибиться был очень высок, но рассчитывать, что фон Штокк выложит все сам, было бы наивно со стороны следователей.
Для человека, который не всегда ведет дела честно, фон Штокк совсем не был озабочен конспирацией. Журналы, к которым он обратился, стояли на полке в таком месте, где их могли увидеть даже прислуга или охранник. Как успел заметить Хольгер по надписям на корешках, журналы велись по территориальному принципу.
– А где находится этот участок?
– В двадцати пяти километрах к югу от Ингольштадта.
Проведя указательным пальцем по корешкам, фон Штокк вытащил тонкий журнал с наклеенной надписью «Шробенхаузен-Ингольштадт» и вернулся за стол. Он пристально и внимательно читал, водя глазами по строчкам. «Скорее всего, действительно ищет» Через несколько минут фон Штокк поднял палец вверх и сказал:
– Действительно! Хинтеркайфек, как вы и сказали. Я действительно владею этим участком с июня 1926-го года. Но я, признаться, по-прежнему не понимаю, как это связано с упомянутым вами ужасным убийством.
– В 1922-м году в Хинтеркайфеке были убиты шесть человек, в том числе двое детей.
– Какой кошмар! Теперь я, кажется, припоминаю газетные заголовки. Но ведь это было за четыре года до того как землю приобрел я. К тому времени я уже позабыл об этом ужасном преступлении. Не думаете же вы, что я к этому как-то причастен?
Несмотря на сохранение им высокопарной манеры речи, в глазах фон Штокка Хольгер видел настоящее удивление и, даже, затаенный страх. «И правда не помнит! Он не имеет отношения к убийству…» – теперь Вюнш собирался ковать железо пока горячо и помочь Шигоде. План новой игры быстро сложился в голове Хольгера. Он был рискованным, местами подвисал, но Вюнш не мог не попробовать его реализовать. Он начал говорить:
– Нет, я не думаю, что вы причастны. Однако нам необходимо выяснить: при каких обстоятельствах вами была приобретена эта земля?
– Прошу вновь меня извинить, но как я могу помнить обстоятельства покупки этой земли, если мне пришлось обращаться к бумагам, чтобы вспомнить, что она вообще мне принадлежит?
– Очень жаль…
Хольгер даже сочувственно цокнул языком
– Дело в том, что, согласно вашим же словам, Хинтеркайфек пренадлежит вам с июня 1926-го года. Я правильно вас понял?
– Да.
– Тогда же, в июне 1926-го года, из архива Центрального управления Баварской полиции
