части Ариэтаса, кедровое варенье и коренья различных растений, которые добывают из-под земли даже во время сильных морозов. В нарезку пошли морковь, лук, картошка, тыква и мясо северного оленя. В котелке дымился ароматный супчик, от которого исходил запах леса. Наверное, Фирилл впервые за это время не занимался приготовлением пищи, но это даже было к лучшему: ему давно нужно было отвлечься и заняться чем-то другим, более мужским.
Одна из женщин попросила меня сходить на склад и принести ещё несколько картофелин. Я охотно зашагала к домику, осматривая деревню. Теперь она не выглядела омрачённой и одинокой. Здесь было очень весело, а сильный мороз сковывал лицо так, что на щёчках появлялся игривый румянец. Я резко открыла дверь склада и замерла, широко раскрыв глаза. Моему взору представилась крайне странная и неоднозначная картина. Ламиат с негодованием и возможным страхом в глазах стоял, прижатый дочерью старшины деревни к стене склада. Создалось такое впечатление, что она пыталась его поцеловать, а он, конечно же, не был виноват абсолютно ни в чём. Сумасшедший подросток с бушующими гормонами… Да и теперь, глядя на них вдвоём, мне стало понятно, почему она влюбилась. Ламиат был из жарких стран, следовательно, с горячей кровью в жилах, а она хотела, видимо, почувствовать его тепло. Совсем замёрзла, бедняжка… Итак, вернёмся к нашим горе-любовникам. Мы смотрели друг на друга, совершенно не понимая сути происходящего.
— Я тут это… за картошечкой пришла! — совершенно невзначай улыбнулась я и протиснулась между ними вглубь склада.
— А я помогу тебе картошечку унести! — спохватился Ламиат и урвался за мной. Я стала его спасением, судя по всему. В следующее мгновение раздалось раздражённое рычание и сильный удар двери. Кажется, кому-то я испортила всю малину…
— Эмили, ты моя спасительница! — Ламиат стал помогать мне с картофелем. — Только не пойми меня неправильно! Я ничего не собирался с ней делать!
— Что вообще произошло, Лам?
— Она вообще какая-то ошарашенная… Попросила меня помочь на складе перетащить какую-то бочку, а сама стала зажимать меня.
— Она мне сразу не понравилась…
— Вообще не понимаю, что ей нужно от меня! — Ламиат сердито нахмурился.
— Что? — рассмеялась я. — Да она же втюрилась в тебя!
— Что?! — в глазах Ламиата блеснул ужас. — Она мне вообще не сдалась! У меня уже есть Кана, и больше мне никто не нужен!
— Лам, ты должен понимать, что Каны с нами нет и… возможно, больше никогда не будет, — стараясь как можно осторожнее, я напомнила ему об этом.
— Да-да, для вас она, может, и умерла, но для меня она всегда будет жива! — я прекрасно поняла Ламиата и больше не сказала ему ни слова. Несмотря ни на что он всё ещё верит, надеется и любит.
Глава 25 «Инстинкт выживания»
Ещё одна смерть. Сколько можно? Друг детства, учитель, Шелена и теперь Кана… Для кого-то это количество незначительно, но для меня — это слишком много. Погибают дорогие мне люди, которых я не успел спасти и теперь корю себя за это. Друг детства умер от плети, учителя убили захватчики, Шелена умерла от стрел шаманов, а Кана пожертвовала собой ради подруги. И ни в одном случае я не смог помочь им. Я начинал ненавидеть себя, потому что не оказывался в нужную секунду рядом, ненавидел шаманов, потому что они всё портили и ломали, ненавидел мир, потому что он сходил с ума и саморазрушался. Должно было что-то произойти, какой-то переломный момент, но я никак не ожидал, что этот перелом произойдёт в жизни моего нового друга. Кана стала для меня той, кто понимал мою душу, видел её изнутри и пытался всегда помочь, даже самым простым разговором. Возможно, убийца понимает убийцу. Однако, несмотря на её расу, она осталась светлым человеком в моей памяти.
Тело, лёд, река, кровь — всё это быстро промелькнуло перед моими глазами, а в памяти всплыли ужасающие картины: кровь, крики, стрелы, пронизывающие тело, глаза, наполненные боли и страдания. От этих воспоминаний я не мог пошевелиться.
С сознательного детства я рос в детской колонии, которой управлял какой-то тиран. Я не знаю, где находилось это место, не знаю, почему я там находился и где были мои родители. Но я хорошо помнил своё окружение: миллионы таких же тощих, грязных и замученных детей ежедневно таскали мешки, доски и что-то ещё по потрескавшейся сухой земле. Было жарко и в то же время холодно, хотелось пить и есть, спать или просто смокнуть глаза на пару минут. Но мы работали не покладая рук. Кто-то из детей заболевал и умирал, кто-то умирал от голода, жажды или нехватки сна. Не знаю, как я вообще остался в живых.
В двенадцать лет меня отправили на испытательный полигон, где я и проявил свои первые магические способности: гипноз, который действовал тогда только на животных. Меня сразу перевели в другую группу детей, где стали обучать техникам боя и магии. Я думал, что будет легче, но всё стало намного тяжелее. Изнурительные тренировки даже ночью! Нас выгоняли в леса на охоту, чтобы мы сами добывали себе пропитание. Так я и научился готовить прямо на открытом воздухе. Кроме таких тренировок нас закаляли, испытывали в спаррингах и старались натравить друг на друга, чтобы создать живую ситуацию соперничества. Там я и познакомился со своим другом детства, он был воином, сильным и выносливым парнем. Но однажды главный в нашей колонии забил его до смерти прямо у меня на глазах, а я просто стоял и не мог пошевелиться… Я струсил.
С восемнадцати лет нас отправляли на какие-то военные задания. Тогда я и представить не мог, что мы должны будем стать захватчиками: хладнокровными, безумными убийцами, что не ведают пощады… И со своего первого задания я понял, что это не для меня; я стал помогать людям сбегать, сражался против своих же колонистов. Я не хочу убивать, не хочу смотреть, как умирают беспомощные люди. И в ту же самую войну я сбежал, скрылся в какой-то шахте, где меня и нашёл мой будущий учитель-старик. Он был добрый, весёлый и очень мудрый; я понял это по его глазам: они были наполнены искренностью и сочувствием. Он протянул мне руку, но я уже никому не доверял, поэтому достал свой кинжал и направил его на этого старика. Он улыбнулся и достал из боковой сумки булку, которую поднёс к моему кинжалу и разрезал её пополам. Так я и понял, что это мой родной человек. Учитель был строгим, но
