головой окунулся в любимое дело. Опубликовал (совместно с писателем-пушкинистом Михаилом Беляевым) новое исследование: «Бюсты Пушкина работы Витали и Гальберга». Подготовил к печати письма вдовы поэта Наталии Николаевны и письма к ней князя Петра Вяземского.
Павлу Евгеньевичу выпало счастье принимать в Пушкинский Дом легендарную коллекцию Александра Фёдоровича Онегина, прибывшую из Парижа после смерти её собирателя. То были, пожалуй, счастливейшие дни в его жизни. Казалось бы, все испытания, что в избытке припасла ему судьба, в прошлом. Но вскоре Рейнбот вновь оказался в кабинете следователя и отвечал на вопросы по уже… «Академическому делу». На сей раз фортуна улыбнулась ему: вместо ожидаемого ареста Рейнбот был отправлен… на пенсию.
Поселился на ленинградской улице Петра Лаврова, именовавшейся в пушкинские времена (впрочем, и в нынешние) Фурштатской. По соседству с былым домом Алымовой, одним из петербургских адресов поэта, – там, где некогда обосновался с женой Александр Сергеевич и где во дворе дома покоилась «Медная бабушка», статуя императрицы Екатерины Великой, данная Натали в приданое и доставленная в Петербург из Полотняного Завода, калужского имения Гончаровых.
Павел Рейнбот мирно почил в Ленинграде в 1934-м, пережив трёх российских императоров и бесчисленных советских вождей.
Владимир Константинович Лозина-Лозинский (1885–1937). Протоиерей Русской православной церкви. Священномученик.
В 1910 году он, недавний выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, приступил к службе в Правительствующем Сенате. Вскоре разразилась Первая мировая, и Владимир Константинович, желая послужить Отечеству, просился на фронт, но по слабости здоровья не был взят в действующую армию.
Однако в стороне от дел не остался: стал помощником начальника Петроградской санитарной автомобильной колонны, руководил перевозкой раненых со столичных вокзалов и распределением их по госпиталям.
Приход к власти большевиков круто изменил его судьбу: дипломированный юрист получил весьма скромную должность статиста на Московско-Рыбинской железной дороге. Поселился в церковном доме вблизи храма Святой Екатерины. Духовно сблизился с настоятелем храма протоиереем Александром Васильевым. После того как в начале «красного террора» настоятеля вместе с церковными служителями расстреляли, Владимир Лозина-Лозинский принял для себя твёрдое решение стать священником.
В 1920-м, перебравшись в Петроград, был рукоположен в сан иерея, стал настоятелем университетской Петропавловской церкви. Завершил учёбу в Петроградском богословском институте и вскоре подвергся аресту. Но верные друзья сумели раздобыть нужную справку о якобы «остром душевном расстройстве» арестанта, и молодого пастыря выпустили на свободу. Увы, ненадолго.
В феврале 1925-го отец Владимир был арестован по «Делу лицеистов»: в вину ему ставилось участие «в монархическом заговоре». А как доказательство «злого умысла» – поминовение в церковных службах казнённой царской семьи. Во время панихид, что служил отец Владимир в памятный день лицея, поминались все почившие выпускники-лицеисты прошедших лет, и особо – Александр Сергеевич Пушкин. И, конечно же, с молитвенным трепетом произносились священником имена августейших мучеников: государя императора, государыни, великих княжон и отрока-цесаревича.
Высшая мера наказания – таков был приговор Владимиру Лоза-Лозинскому. Но «сердобольные» судьи (быть может, вновь помогла старая медицинская справка?!) решили заменить расстрел десятилетней ссылкой на Соловки.
Яркий облик отца Владимира, его природный аристократизм запечатлелся в памяти былых соузников: «Изящный, с небольшой красивой остриженной бородкой… Он был так воздушно-светел, так легко-добр, что казался воплощением безгрешной чистоты, которую ничто не может запятнать».
В ноябре 1928-го власти, вдруг смилостивившись, смягчили наказание и отправили Владимира Константиновича в глухую деревеньку, затерянную в таёжных сибирских просторах.
После освобождения, вернувшись из ссылки, отец Владимир служил настоятелем кафедрального Михайло-Архангельского собора в Новгороде. Запомнился прихожанам как «бодрый и необыкновенно сильный духом» пастырь. «Живёт, – говорили они, – как подвижник, святой Божий человек, забывая о себе и своей плоти исключительно для ближнего своего и для любви к страждущим». Дивились, видя столь несгибаемую силу духа в слабом и измождённом болезнями теле.
В начале декабре 1937-го грянул новый арест: отца Владимира обвинили в участии некоей антисоветской группы с весьма странным, витиеватым, даже фантастическим названием.
Владимир Константинович виновным себя не признал, но отказ арестанта не мог изменить фатальный приговор пресловутой «тройки»: на исходе того же страшного в недавней истории года священника расстреляли.
Кадры старой кинохроники запечатлели проводы старого, 1937-го. А начинался фильм с памятных дат уходящего года, и первое, о чём поведал диктор, о печальном юбилее: «Ровно сто лет, как смертоносной пулей был ранен Пушкин». А далее он энергично рапортует: о покорении большевиками Северного полюса, об открытии на Всемирной выставке в Париже советского павильона, о легендарном перелёте Чкалова из Москвы через полярные льды в Северную Америку, о параде на Красной площади в честь двадцатилетия Октябрьской революции (на трибуне Мавзолее мелькает зловещая фигура Николая Ежова) и о другом славном юбилее – «боевом пути» ОГПУ-НКВД.
Звучит жизнеутверждающая песня о радостной жизни в советской стране, о том, что «завтра будет веселей»! «Вот какой, товарищи, славный год мы прожили!» – бодро заключает хорошо поставленный голос за кадром.
Многим и очень многим неповинным советским людям тот год, памятный не только нерадостным пушкинским юбилеем и великими достижениями, но и разгулом репрессий, прожить не довелось… Известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Евангельское откровение есть истина.
…Минут годы, и на Архиерейском соборе Русской православной церкви, что пройдёт в Москве в августе 2000 года, отец Владимир будет причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских. Тем же августовским днём канонизированы и страстотерпцы Романовы, память коих стала священной для Владимира Лозина-Лозинского.
От его возвышенной и страдальческой жизни осталась поэтическая исповедь:
Вас поведут по тем местам,
Где притаился нежный шорох,
Где дум невыплаканных ворох
Всё говорит о чём-то вам…
Отец Владимир владел несколькими европейскими языками, писал стихи. Иногда на французском. Быть может, невольно подражая юному лицеисту Александру Пушкину. Ему радостно было сознавать, что увидел он Божий свет в один день с русским гением – 26 мая. Только спустя более чем полувека.
Пётр Петрович Вейнер (1879–1931). Издатель, краевед, меценат и коллекционер.
Выпускник Императорского Александровского лицея 1898 года. В годы Русско-японской войны организовывал эвакуацию раненых солдат и офицеров под эгидой Красного Креста.
Был издателем и редактором журнала «Старые годы», снискавшего необычайную популярность среди читателей. Заслуги его перед отечественной культурой не остались незамеченными: Императорская Академия наук в марте 1911-го наградила Петра Вейнера золотой Пушкинской медалью.
Следующий год также был знаменательным в биографии искусствоведа: Пётр Вейнер стал числиться действительным членом Академии художеств.
Даже в годы Первой мировой Пётр Петрович не прекращал издание своего уникального журнала, а на вырученные средства основал лазарет и реабилитационные «курсы для увечных воинов».
Но, пожалуй, своей жизненной миссией
