на ус — его сомненье не мучит, какая партия верх ни возьмет, уж он-то свое получит. Но если порой этот глупый галдеж становится нестерпимым, он вилы берет и дает по шеям говорунам одержимым. И сразу становится тихо кругом: не скрипнут мельницы крылья, не ерзает больше вертлявый конек, и все покрывается пылью. И бело-зелено-красный флаг над крышей лениво вьется, и ждет конек с нетерпеньем, когда новая драка начнется! Так каждую зиму из года в год, прикрываясь высокой целью, они занимаются, сил не щадя, парламентской вермишелью. А мельник-хозяин смеется в кулак. Ему сия катавасия вполне по нутру — недаром страна так и зовется: «Чудасия»! И он к таким чудесам привык — в другой стране непонятно, а в этой не только понятно вполне, но и выгодно, и приятно! Перевод А. Арго.
Георгий Кирков
ПРОПАВШАЯ СОВЕСТЬ
Утром 15 марта 1889 года в богоспасаемом городе Дремиграде произошло следующее чрезвычайное событие.
Господин Петко Чорлов, прозванный для благозвучия Лампой, поднялся с постели в самом тревожном состоянии духа. Сначала он подумал, что ему, должно быть, приснилось что-то страшное, и он стал рыться в памяти, словно разорившийся еврей в счетных книгах, но увы, память его оказалась пустынной, как тупик. Тогда Лампа, накинув безрукавку и скрестив руки наподобие Наполеона перед горящей Москвой, глубоко задумался.
Нелегкое дело размышлять натощак. Это известно каждому, даже дремиградским отцам города, которые и откушав соображают туго. Вот почему Лампа предпочел бы скорее ломать камни, чем голову, но иного пути не было: надо было во что бы то ни стало найти причину душевной тревоги.
И он ее нашел!
— Вот окаянная! — чуть ли не с яростью воскликнул он, просидев битый час в глубоком раздумье. — Я разгадал твое коварство!
Лампа был вне себя от радости и гнева. С необыкновенным проворством он натянул штаны и туфли, нахлобучил шапочку и стрелой вылетел из комнаты.
На лестнице он столкнулся с женой, которая возвращалась из пекарни.
— Ты куда это, Петко? — спросила она в недоумении.
— Прочь, жена! — грозно рявкнул Лампа, сверкнув глазами, и оттолкнул ее в сторону. — Не уйдет она от меня!
С этими словами он воинственно вскинул руки и выбежал из дома.
— Да, прямиком в полицию! — промолвил он, оказавшись на улице. — Сегодня же надо напасть на след.
И Лампа помчался к полицейскому участку.
Как назло, участок находился на другом конце города, и Лампе пришлось совершить довольно-таки длительное путешествие. Ему предстояло миновать торговые ряды, что было не слишком приятно, но Лампу это не смутило. Бушевавшие в его груди чувства делали его слепым и глухим ко всему вокруг.
Через десять — пятнадцать минут он уже оказался перед дверьми участка. Рядом стоял полицейский.
— Пристав у себя? — спросил на ходу Лампа.
— Здесь, — ответил полицейский.
— Проводи меня к нему: у меня важное дело.
Чуть погодя Лампа был уже в кабинете пристава. Толстый и румяный начальник, живописно развалившись, восседал за зеленым столом.
— Добрый день, господин пристав! — неуверенно начал Лампа, приближаясь к столу.
Пристав молча кивнул головой.
— Что вам угодно? — спросил он после краткой паузы.
— Я к вам по очень важному делу.
— Как вы сказали? Извините, я немного туговат на ухо.
— По очень важному делу! — повторил Лампа окрепшим голосом.
— Вот как? Тогда садитесь, пожалуйста.
— Спасибо.
— В чем состоит ваше дело?
— Мое дело, — нерешительно начал Лампа, — состоит в следующем. Сегодня утром просыпаюсь я и, к великому удивлению, замечаю, что пропала моя совесть…
— Пардон, — встрепенулся пристав, — я должен записать. Итак, сегодня утром ваша Софись пропала… — («Странное имя», — мелькнуло у него в голове.) — Хорошо, продолжайте.
— Да, пропала, — скорбно повторил Лампа, — и притом самым коварным образом, оставив меня в неописуемом душевном волнении.
— Хорошо, — снова перебил его пристав, — скажите мне: она у вас законная?
— О да, самая законная, — поспешно подтвердил Лампа. — Хотел бы я знать, у кого она незаконная.
— Может быть, у французов? — заметил пристав.
— Вы правы, но не забывайте, уважаемый господин пристав, что французы безбожники, которые за стакан водки вешают своих священников на фонарных столбах. Мы люди совсем другой породы.
— Совершенно верно, но не будем об этом. Позвольте задать вам еще несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Сколько ей лет?
