двухметрового бревенчато-земляного вала, неподвластного коннице. Момент, и десятки жал, вылетев из бойниц, в упор расстреляли ничего непонимающих всадников. На участке Алексея же всё сложилось не так гладко. Похоже, там завязался скоротечный бой, который, впрочем, был быстро выигран и, я надеюсь, выигран в сухую.
Интерлюдия. Максим.
Наконец мы добрались до моста. Да, не будь здесь этой переправы — перейти через не очень бурную, однако довольно широкую реку, наверное, мы бы не сумели. Сейчас же длиннющая гусеница колонны ступила на деревянный мост и начала медленно, но верно переправляться через реку. Я выехал на его середину и стал контролировать стабильность движения. Заторы нам сейчас нужны меньше всего.
Однако как только до меня добралась первая телега, с обратной стороны я расслышал многочисленный топот. Не быстрый, но мерный и пугающий своим количеством топот множества лошадиных ног. Вскоре показались и всадники. Они выезжали из-за поворота метрах в ста пятидесяти впереди. Всё выезжали, выезжали и, казалось, им нет конца. Сказать конкретно, кто это такие я не возьмусь, слишком уж неоднообразная у них форма одежды. Я только набрал воздуха в грудь, дабы отдать приказ об отступлении на берег и подготовке к сражению, как меня опередил один из сотников. Запыхавшийся, он источал страх своими глазами, но в голосе его я не заметил смятение. Лишь бесконечное желание сражаться.
— Командир, там это, — Он указал рукой на запад, в противоположную от таинственного отряда сторону. — Шведы строятся. Много! — Я перешёл на западный край моста. В нескольких сотнях метрах действительно разворачивались баталии со знакомыми знамëнами. Тем временем странных кавалеристов с юга становилось всё больше и они начали медленно приближаться к нам. Показывая то на нас, то на шведские коробки, они явно пытались выяснить кто и где. Что же, нас тут теперь с двух сторон закроют?! Ну уж нет, я каким-то там дикарям из прошлого живым не дамся!
Интерлюдия. Александр. Через сорок пять минут после первого контакта.
— Ваня, что с болтами?! — Я бегал по окопу, выясняя текущий расклад дел. Хоть Иван и находился в двух метрах от меня, мне почему-то хотелось кричать.
— Последний заряжаю! — Так же громко, похоже, тоже на волне адреналина, отозвался лейтенант.
— Мурат, у тебя что? — Спросил я ближайшего ко мне рядового.
— Всё, нету больше! — У молодого татарина в голосе прорезался некогда подавленный акцент. — Эти дети шайтана всё лезут и лезут, как не стреляй в них! Уже девятерых снял, а их меньше как будто не становится! — И правда, переправа и наш берег уже буквально были усыпаны горами человеческих и лошадиных. Кто-то дëргался в предсмертной агонии, но стонов их я от чего-то не слышал. Снова по строящимся в атаку шведам бахнуло ядром орудие, раскидав несколько бедных тел. Последний картечный заряд я берегу как зеницу ока. Все-таки пока что слишком близко враги ещё не подходили.
— Похоже готовят решающий штурм! — Заметил Ваня, буквально прочитав мои мысли. — А что у полковых со стрелами?
— Всё, больше дальнего боя не будет, последние стрелы в прошлой атаке отстреляли! — Я разочарованно сплюнул, вглядываясь в готовящих атаку врагов. Если впереди шли посредственного качества воины, в основном с маленьким щитами, копьями и иногда топорами, при этом почти без брони, то за ними, строго по центру, мощным кулаком виднелись те самые «медведи». Огромные воины и с двуручными топорами. Вот их-то никак нельзя пустить в ближний бой. Без стрел центр — наше слабое место, отдав которое, мы откроем врагу путь во фланги, в слабо укреплённые участки обороны обеих позиций. Стены-то не по кругу стоят, а только по фронту. Боюсь представить, что будет, если эти тяжеловесы навяжут нам бой.
— А может того, рванём уже? — Спросил один из дружинников.
— Нет, ещё рано. — Зло буркнул я, хотя и сам бы сейчас не отказался свалить из этого ада.
Тем временем шведы пошли в атаку. Лёгкая пехота разделилась на две части, примерно по семь десятков человек, в то время как тяжёлая продолжала уверенно идти по центру. Похоже поняли, суки, что мы без стрел сидим. Когда ополченцы пересекли брод, позиция Алексея один раз вяло огрызнулась неполным залпом, застав противника в расплох. Те засуетились и затормозили. Тогда Алексей встал в полный рост.
— Отряд, за мной, в атаку! — Он поднял саблю вверх и с лихим кличем бросился на ополченцев. Те сначала даже не поверили в такое нахальство, но вскоре оклемались и двинулись навстречу. Когда они схлестнулись, стало понятно, что в равном бою у шведского ополчения нет шансов. Численное превосходство — это единственное, что у них было. Они пытались окружать небольшой отряд Алексея, но тот гордо сдерживал натиск, обильно орошая землю шведской кровью. Так было ровно до того момента, пока опьяненные такой наглостью топорники не обошли отряд с тыла. Это в корне изменило ситуацию и без того маленькая группа начала медленно таять. Через две минуты я поймал глазами взгляд Алексея. Уже безжизненный, мëртвый, он как бы просил у меня прощение за совершенное.
— Не понял я тебя, Алексей. — Печально бормотал я себе под нос. — Не понял…
Я пришёл в себя лишь через пол минуты, когда ещё раз ядром выстрелила пушка.
— Орудие — картечью! — Рявкнул я и артиллеристы стали спешно заряжать последний мешочек победы. Две сотни противников же медленным шествием двигались к нам. Стрелы закончились и отбиваться осталось в рукопашную. Отступить сейчас мы не сможем, даже если захотим. Нам просто не дадут седлать коней и уж тем более — подорвать орудие. А оставлять врагу даже одну пушку я не имею никакого желания.
— Готово! — Подал голос командир орудия.
— Пали! — И вновь множество мелких камней собрали обильный урожай у ополчения и не такой обильный — у топорников, которым, похоже, было абсолютно фиолетово на маленькие кровоточащие раны.
Я закрыл глаза и события стали меняться с невероятной скоростью. Вот мы начали сражаться в ближнем бою с ополченцами. Успех явно сопутствовал нам. Вот передо мной предстаёт лицо шведского солдата, искаженное гримасой боли. Его тëплое тело никак не хочет отдавать моё копьё. Пришлось оставить. Вот подошла тяжелая пехота и нас стали теснить. Один за одним падали самоотверженные дружинники и, несколько реже, — осторожные гвардейцы.
Вдруг краем глаза я заметил нечто неладное. Я повернулся, при этом чуть не схлопотав топором по голове, и ужаснулся. Выпавшая из рук убитого артиллериста тлеющая палочка подпалила фитиль, ведущий к заряду, который должен был в случае отхода подорвать орудия.
— Ложись! — Только и успел выкрикнуть я, перед тем, как прогремел
