породы, скакал сквозь Аргонский лес — со скрамасаксом на бедре, луком и колчаном стрел за спиной, с куском вяленого мяса и флягой с вином в седельной сумке. Тонкие губы молодого человека были плотно сжаты, в глазах светилась упрямая решимость человека, пожелавшего самому взять судьбу в свои руки.
Эти места были ему хорошо знакомы — во многом благодаря матери, что пользовалась немалым почтением у здешних крестьян. И не только крестьян — иные графы также нет-нет, да и помогали бастарду Хильперика. Они может, и поддержали бы его претензии на трон, если бы не язычество Амальгара и его матери. Однако сейчас, когда Фредегунда мертва, а главная надежда молодого короля на возвращение престола потеряна, король уже не считал себя чем-либо связанным в вопросах веры. Не Один и не Христос сейчас решают, кто будет править королевством франком — его судьба могла оказаться на острие одной стрелы из колчана Амальгара.
Он уже шел этой дорогой — далеко на запад, давно разведанными лесными тропами, по которым он часто ходил вместе с матерью. Именно Фредегунда, гадая на рунах, на токе жертвенной крови и внутренностях животных, на пении птиц и положении звезд, выявила день, когда им могла благоприятствовать удача. Она сопровождала сына и подбадривала его тогда, на Реймской горе, когда Амальгар, за годы жизни в лесу обучившийся отменно стрелять из лука, натягивал тетиву. Кровь Хильперика, убитого Хлодомиром взывала к отмщению, — и рука Амальгара не дрогнула, когда он пустил ту роковую стрелу в переносицу дяде. До самой смерти Сигизмунд так и не узнал, кому он был обязан той победой, но его судьба Амальгара и не волновала — после долгих молений в ночной чаще боги открыли Фредегунде, что второй дядя Амальгара ненадолго переживет своего брата.
Минувшей ночью мертвая мать явилась к Амальгару во сне — и тот проснулся весь в холодном поту, лихорадочно повторяя последнее пророчество Фредегунды.
«Вторая стрела». «Последняя стрела»
Да, вторая стрела, что убьет Лупа, станет и последней — в том смысле, что уберет единственную преграду, что стоит между Амальгаром и троном франков. Страна вновь окажется без короля — до тех пор пока из лесу не явится истинный владыка, настоящий Меровинг по крови — и не возьмет власть в свои руки. Мечты об этом гнали Амальгара все дальше на запад — до тех пор, пока, на третий день пути, он не услышал далеко в чаще лай собак, крики егерей и азартные понукания всадников, с шумом проламывающихся сквозь лес, догоняя испуганно разбегающихся лисиц и косулей. Амальгар, привязав коня в укромном овраге, под небольшим холмом, дальше пошел пешком, осторожно пробираясь по известным лишь ему одному лесным тропкам. Вскоре он вышел к большой поляне, на которой паслись лошади, горели костры, с жарящейся на них дичью, и стояло с пару десятков шатров. Над самым большим из них реяло золотое знамя с тремя черными волками, дерущимися между собой.
Королевская охота!
После странной и жестокой смерти принцессы Сихильды король Луп, желая отвести от себя подозрения, казнил несколько человек, обвиненных в колдовстве и оборотничестве и сделал богатое пожертвование за упокой души в собор Святого Ремигия. Тем самым он задобрил и архиепископа Виллехада, весьма недовольного решением короля заключить перемирие с Редвальдом. Луп тем временем издал несколько указов, чтобы привлечь к себе знать и духовенство, несколько ослабил подати и, наконец, организовал для знати большую охоту в Аргонском лесу. Среди прочих гостей, туда был приглашен и все еще гостивший в Реймсе король Гримоальд — его приглашением на охоту Луп собирался особенно уважить союзника перед его возвращением в Италию.
И здесь же, в ветвях разлапистого дуба, растущего на краю поляны, засел Амальгар. Уже вечерело и прохладный ветерок, долетавший из леса, заставил мало что не закоченеть «короля франков». Под ним, привлеченные теплом его тела, ползали какие-то насекомые, над головой ухала невидимая сова, каждый раз заставлявшая Амальгара невольно вздрагивать от неожиданности. Решимость, владевшая им с самого начала пути, начала ослабевать: впервые за все это время Амальгар вдруг осознал, что даже не знает Лупа в лицо. Если он ошибется или промахнется, второго шанса у него не будет — и молодой король обливался холодным потом при мысли о возможных последствиях этой ошибки. Меж тем над поляной сгущались сумерки — и франк все хуже различал людей, мельтешившие вокруг костров и шатров. С наступлением ночи охотники возвращались в лагерь, — с окровавленной добычей, перекинутой через седло, со связками убитых птиц на поясах, в сопровождений свор лающих собак, — и Амальгар почти отчаялся высмотреть в этой толпе нужного человека.
Внезапно из лесу протрубил рог и на поляну выехал статный человек на белом коне. За ним следовало несколько всадников, везущих окровавленную добычу — тушу оленя, молодого кабанчика и нескольких птиц. Сердце Амальгара екнуло, когда он увидел как мужчина остановился перед большим костром и пламя осветило расшитое золотом облачение, много превосходившее богатством одеяния прочих охотников.
— Бог послал его величеству удачный день, — раздался подобострастный голос. Мужчина со смехом ответил что-то, но Амальгар уже не слышал, охваченный радостным возбуждением. Сердце колотилось так бешено, что молодой король испугался, что стук его услышал и на поляне: торопясь, он приподнялся на ветке и, что есть
