Перестали мы друг друга понимать. Может, нам разойтись?
– Есть причина? Или так, музыкой навеяло?
– Навеяло, – кинул я, – наша семья себя исчерпала, ты не согласна?
– Я не вынашивала такие планы, потому не готова к разговору. Или есть такая причина для развода, при наличии которой и обсуждать нечего?
Я пожал плечами:
– Просто мы перестали быть семьей.
– Вот как ты решил? И тебе все равно, как к этому отнесется твоя дочь?
– Нет, не все равно. Я тебе просто высказал свою мысль, а детали можно обсудить. Но, конечно, не сейчас, как я уже сказал, я проездом, у меня еще дела.
Но не такова Рита, чтобы позволить кому бы то ни было легко осуществить план, если он не совпадает с тем, что задумала она сама. Когда я вернулся с работы, она ждала меня у порога, всем своим видом показывая, что смирение – это самое последнее, что я могу ожидать от своей жены.
– Я проинформировала Алису, – начала она.
– Я даже не сомневался, что ты позвонишь ей в первую же минуту после моего ухода, не рановато ли? – прервал я ее довольно бесцеремонно. – Ну и где же моя дочь? Вы не будете выступать единым фронтом? У вас разные взгляды на предмет?
– Да, я была права насчет твоего бизнеса, его надо продавать, это занятие не идет тебе на пользу. Когда мы познакомились, ты был куда воспитаннее, не позволял себе перебивать собеседника, особенно женщину.
Я переобулся и равнодушно прошествовал мимо жены.
– Еще одно новшество, – заметила она, – ты поворачиваешься спиной к тому, кто с тобой разговаривает. Твои ресторанные хабалки научили тебя таким манерам?
Оскорбительное слово больно резануло меня, но я сдержался и, вместо того чтобы высказать то, что уже было готово сорваться с языка, жестом позвал жену в гостиную.
– Ну что ты, извини, просто я искал место, где нам будет удобнее поговорить. Я даже думаю открыть по этому поводу бутылочку медока, не возражаешь? Это же твой любимый сорт, ты не изменила своих пристрастий?
– Можно подумать, что мои пристрастия имеют для тебя какое-то значение, – процедила Рита.
– Некоторые – да, пожалуй, – сказал я, доставая бутылку красного вина из буфетного шкафчика. Я разлил вино по бокалам.
– Так, значит, ты считаешь мой бизнес плебейским? Почему же все эти годы ты снисходила до того, чтобы пользоваться теми немалыми плодами, которые он приносил?
– Боже мой, ты пал еще ниже, чем я надеялась! – всплеснула руками Рита, – Ты, как говорили раньше, попрекаешь куском хлеба тех, кого обязан обеспечивать как муж и глава семьи?
– Мне кажется, я никогда не пренебрегал своими обязанностями мужа и главы семьи, – ответил я, – а вот насчет того, кому и что я должен, я тебя сейчас сильно удивлю. Я пересмотрел свою жизненную позицию и считаю, что я никому ничего не должен. И никому ничем не обязан. И все ошибки, которые я совершил в жизни, связаны именно с этим – с моим неверным пониманием того, что и кому я должен.
В этот момент прозвенел звонок входной двери. Кто-то из наших, придется открывать. На лестничной клетке стояла бледная, совсем потухшая Наташа в черных джинсах и такой же водолазке.
– Сегодня девять дней, как нет Алекса, – тихо произнесла она, – зайдите, нужно помянуть по нашей традиции. Не знаю, как там у них было положено, я не спрашивала, какой веры он придерживался.
Я вернулся за Ритой, хотя во мне с каждым мгновением нарастал гнев. Она будет поминать моего сына? Она, которая… Застрелила его? Я снова вернулся к назойливой мысли о том, что не представляю себе, где Рита могла бы научиться стрелять. Хотя нажать на курок – дело не такое уж и хитрое. Но эту функцию мог исполнить и ее сообщник, или любовник, ради которого она покупает дорогое бельишко, которое не надевает при мне. Наемник, в конце концов. Меня передернуло от самой мысли о том, что она будет поднимать рюмку и делать скорбное лицо, но я ничего не сказал. Нельзя было давать ей понять раньше времени, что я все знаю, иначе мне уже никогда не добиться своей цели.
В квартире Наташи уже были родители, Артем и Виталик.
– Мне только сегодня пришло в голову, что ведь девять дней, – сказала Наташа, – время летело как в тумане. До Алисы я не дозвонилась.
– Сейчас я попробую, – пообещала Рита.
Мы сели за стол, накрытый, как и положено на поминках, без кулинарных излишеств. Картошка с селедкой, куриные котлеты, блинчики.
– Сейчас и Алиса подойдет, она тут рядом, – сообщила Рита, возвращаясь из прихожей, где говорила с дочерью по телефону.
Никто не вставал и не произносил поминальные речи, мы просто опустошали рюмки, закусывали, спрашивали Наташу, не сообщили ли следователи что-то новое, роняли дежурные фразы о том, какой страшной и непредсказуемой стала жизнь. Никто не знал Алекса близко, мы не понимали, о чем говорить. Алиса пришла, когда темы были уже почти исчерпаны. Дочь сосредоточилась на своей тарелке, но вдруг зашмыгала носом, и я видел, что она еле сдерживается, чтобы не разреветься по-настоящему. Глядя на нее, заплакала Наташа. Мама подсела к ним, обняла обеих, поцеловала по очереди, стала шептать что-то утешительное. В общем, пора было собираться по домам.
– Хочешь, я тебе помогу с посудой? – спросил я сестру, только чтобы не идти прямо сейчас домой.
– А вы разве уже уходите? – подняла на меня красные мокрые глаза Наташа.
– Твоему кузену нужно объясниться с дочерью, – вдруг заявила Рита, – он, видите ли, решил разрушить семью, надо, чтобы хотя бы ребенок понимал, в чем причина его решения.
Мама громко охнула, папа промолчал. Виталик метнул в меня молниеносный взгляд и отвернулся.
– Здесь не время и не место, – сухо сказал я.
– А я и не предлагаю объясняться здесь, – выдавила Рита, – но надеюсь, ты пройдешь в свою квартиру и объяснишься с дочерью. Ты должен…
– Я никому и ничего здесь не должен! – неожиданно для самого яростно рявкнул я. – Я всю жизнь был кому-то что-то должен! Я вечно подстраивался под чьи-то представления. С этим закончено раз и навсегда. Я буду жить так, как я считаю нужным, и вкладывать в понятие долга то, что я подразумеваю под этим словом.
– Бунт на корабле? – выдавила Рита, и я понял, что она уже слегка пьяна.
– Ты еще не знаешь, что такое бунт, – заключил я, вставая со стула, – пойдем, Наташа, я помогу тебе с посудой. Я сам все сделаю, просто покажи, где у тебя что лежит.
С этими словами я вышел
