— Этот опасный? — рявкнул следопыт и первым делом отвесил Чуме затрещину. — Недоносок, богова ошибка! Давай, что есть!
На стол легли финка, тесак и револьвер. Не теряя времени даром, Лыков обыскал землянку и забрал вещи маньяка. В фанерном чемоданчике он нашел пачку банкнот:
— Ого. Богато живешь. Это из военной кассы или Тунитай заплатил за убитых китайцев?
Почтарев молчал, подавленный неожиданным арестом. Тут наконец опомнились хозяева землянки:
— Пишите прошение на имя начальника участка, — отмахнулся сыщик. — Ежели он вас не посадит за укрывательство опасного преступника, то, может, и даст надлежащее распоряжение.
Кавказцы, как и следовало ожидать, загалдели. Они-де ничего не знают про преступника, наняли человека на подряд землю сверлить, и вообще… Под их крики арестная команда уехала прочь.
Ночью, когда поезд встал на ночлег в пустом охотничьем балагане, Алексей Николаевич вывел следопыта покурить. И там сунул ему в руку пачку банкнот:
— Держи. Заслужил.
— Ага, благодарствуйте. Ой! Че-то много… Мы на семьдесят пять договаривались.
— Тут пять сотен. Остальные я взял из трофеев. Чуме уже все равно, а тебе к свадьбе пригодится. Только никому не говори.
— Во дела! — выдохнул Стародубцев. — Ну вы душа человек… В мои обстоятельства вошли. Не ждал такого от сыщика.
— Ты же теперь замаранный в их глазах. Понимаешь? Может, тебе на материк лучше податься?
— Черта им драного! Скоро манифест, лишние все убегут. Останутся, кто прикипел. А новые поселенцы каторжного закона не признают.
Глава 15
Домой!
Когда в сумерках Лыков подъехал к губернаторскому дому, на крыльцо без шинелей выбежали Азвестопуло и Насников.
— Что за манеры? Опять без нас? Мы государю пожалуемся!
Алексей Николаевич, кряхтя, слез с саней, взял за шиворот Чуму и швырнул его под ноги помощникам:
— Увести!
Убийцу отконвоировали в областную тюрьму и посадили в одиночку. Статский советник отмахнулся от расспросов, попросил чаю и устало цедил его в столовой, ожидая хозяев. Когда пришли Григорьев с Бунге, он рассказал всем сразу, как изловил маньяка. Причем особо отметил, что именно совет Федора Федоровича привлечь к поискам Стародубцева дал результат.
— Вы его пристройте к делу осведомления, полезный человек.
Вице-губернатор обещал передать его на связь начальнику участка. А Насников с Азвестопуло обиделись на шефа. Отослал их в разные бесперспективные места и взял маньяка в одиночку. Некрасиво! Вместе ловили, а под конец все лавры себе?
— Завтра домой, — остановил жалобы подчиненных статский советник. — Не велика честь изловить такую гниду… Потом, вы от него не удирали на ватных ногах, а я удирал. Захотелось вернуть должок.
На Сахалине обязанности судебных следователей выполняли мировые судьи. Вечером мировой судья Первого участка Горобец в присутствии Лыкова снял с арестованного первый допрос. Почтарев признал вину по всем пунктам. Он заявил, что убийства в банде совершал единолично. И солдат, и китайцев. Судья начал допытываться, зачем Тертий совершал садистические действия. Законник никак не мог понять такой жестокости…
— А папаша меня еще мальцом научил, — глупо ухмыльнулся Чума. — Ну и пошло дело.
— Тебе нравилось мучить людей?
— Ага.
— Но почему?
Во взгляде маньяка появилось что-то такое, от чего чиновников передернуло… В камере повисла тягостная тишина. Затем Почтарев пожал плечами и сказал:
— Черт, видать, таким сделал. Я сам удивляюсь, как меня земля носит? А ведь носит, и не проваливаюсь.
— И раскаяния нет? И жалости?
— Не-а. Отпусти меня — я опять за тесак возьмусь.
Вдруг глаза арестованного налились чем-то черным, и он закричал надрывно:
— Не проваливаюсь. А должен! Ну где ваш Бог? Куда он смотрит? Ась?!
Но истерика быстро кончилась, и Чума забубнил, что люди стервецы, они его спортили с малолетства, а сам он вовсе не злой…
Алексей Николаевич сидел молча и разглядывал это поганое существо. Ведь чистый, беспримесный нелюдь! И едва достиг совершеннолетия… Каких дел он еще бы натворил, если бы сыщики его не остановили? Вурдалак, отбраковка человеческой породы. Сбой в теории эволюции Дарвина. Лицо Чумы, еще молодое, уже носило на себе печать пороков. Угри, нечистая кожа, ранние морщины. Наверно, или триппер, или сифилис… На вид обычная шпана, каких в России тысячи. Но два приличных человека вынуждены были ехать за десять тысяч верст, чтобы изловить тварь. Что теперь? За убийства солдат его непременно повесят. Вряд ли удастся злецу сбежать из камеры смертников. Надежнее, конечно, было бы его пришибить, но сейчас уже не получится. Хоть бы он сам себя порешил…
Еще сыщик размышлял о том, что никогда прежде у него не было таких ничтожных противников. Лишь Погибельцев мог претендовать на некоторое значение в фартовой среде. Пусть не «иван», но имя-то он имел. А его подручные? Рядовые гайменники, тупые, заурядные, таких в любом притоне наберешь дюжину… Но на каждом из них кровь. Жертве все равно, кто лишил ее жизни, «иван» или рядовой бандит. Да, пушка стреляла по воробьям. Осознание этого было сродни унижению. Зато теперь выродки никого больше не убьют.
Лыков ушел с допроса опустошенный. Много он видел всякой грязи, но такой тип попался ему впервые. Статский советник поделился впечатлениями с помощниками и сказал:
— Зачем ему жить? Своими руками удавил бы.
— Его и без вас удавят, по закону, — напомнил Сергей.
— Да? А вдруг доктора признают невменяемым? Посадят в лечебницу, а там, глядишь, и сбежит? Надежнее сейчас удавить. Может, при попытке к бегству?
— У военного суда больных не бывает, там все здоровые, — вмешался Насников. — А брать грех на душу…
Лыков не успел принять решение. Утром, когда он укладывал вещи, без стука ввалился начальник Александровского участка титулярный советник Ляхович. На нем не было лица.
— Что случилось, Фаддей Адамович?
— Ваше высокородие… Алексей Николаич…
— Ну?
— Подследственный Почтарев свел счеты с жизнью.
— Как? Разве у него не отобрали все опасные предметы?
— Он перегрыз себе артерии на руках. Зубами.
Лыков не поверил:
— Что за сказки вы тут рассказываете? Это невозможно!
Ляхович обиделся:
— Это для нас с вами невозможно. А он… Видать, очень хотел умереть.
Статский советник оделся и пошел в участковое управление. Там в камере временного содержания он обнаружил врачебного инспектора Стройновского. Тот сидел на стуле и что-то писал. Стены, пол — все было залито кровью. Чума лежал на кровати с вытаращенными глазами и искаженным лицом.
