обнять, но сдержался, потом поморщился, потирая бок.
– Да что с тобой произошло, Антон?
Но тут уже вмешался Владимир Всеволодович:
– Молодой человек, вы что хотели? Вы к Лидии Павловне? Подождите пока за дверью.
– Слушайте, – заговорил Антон, неуклюже стараясь поворачиваться к собеседнику правой, неразбитой стороной лица. – Я да, я к Лидии Павловне. Вы не подумайте, Лидия Пална, я вас все эти дни искал. И вот я вас наконец нашел, но сейчас мне надо на рентген, потому что если у меня ребро сломано, то оно может мне, наверное, легкое проткнуть. И тогда я, наверное, прямо тут и умру.
Владимир Всеволодович нахмурился, поднял Антону футболку, и я увидела, что у него на боку расплывается большой синяк.
– Антон! Кто это с тобой сделал? Это та история, о которой ты мне говорил? Это что, те люди сделали?
– Ну что вы, Лидь Пална, – отмахнулся, морщась от прикосновений врача. – Это я вчера вечером в аварию попал. Сам виноват, полез куда не надо было.
– Не думаю, что ребро сломано, – покачал головой Владимир Всеволодович. – Но вы все-таки пройдите на рентген. Вам уже дали направление?
Но Антон, вместо того чтобы пойти к двери, обошел доктора и снова заговорил со мной:
– Лидь Пална, мне вас о стольком спросить надо. Я же вас все эти дни искал. Вы знаете, вы были правы, вся эта история с банкиром – это все Сергей выдумал. Не было там никаких проблем. Получается, зря я вас побеспокоил. Лидь Пална, вы меня простите, но я вам в Дубках окна покрасил. Получилось не очень хорошо, но я могу исправить, если вам совсем не понравится. А вам еще Миша привет передавал, и жена его. А ключ я положил под порогом, как он мне сказал, это ничего? А почему вы все это время на телефон не отвечали?
– У Лидии Павловны был гипертонический криз, – доктор ответил кратко, и было видно, что он сдерживает раздражение. У него всегда мало времени, и это, конечно, понятно. – Теперь все уже позади. И если вы, Лидия Павловна, обещаете и дома меня слушаться и соблюдать все рекомендации, я вас завтра выпишу. А вы, молодой человек, идите на рентген.
Антон стоял, переминаясь с ноги на ногу, глядя на меня, как будто ждал разрешения. Сейчас в его чертах так сильно проступал тот удивленный и растерянный после очередной выходки Антон Скворцов с предпоследней парты, что я встала, положила руку ему на плечо, как делала когда-то, еще когда он был моим учеником, и повела его к двери.
– Так вы что, все это время были в больнице? – спросил он.
– Да, меня скорая забрала прямо с вокзала, когда я в тот день с дачи уехала. Резкий скачок давления. Гипертония. Такое бывает.
– А теперь у вас все хорошо уже?
– Ну, ты же слышал, что доктор сказал? Теперь тебе надо о себе позаботиться.
И я подтолкнула его к двери. Он послушно вышел.
Антон
После всех этих врачей я вернулся в палату Лидии Палны. Она сидела на своей кровати так, как будто собиралась тут остаться навсегда.
– И что вы киснете? – спросил я и сел с ней рядом поверх одеяла.
– А как ты? Тебя разве не оставляют здесь? С такими травмами?
– Да ладно, какие там травмы, пара ушибов. Ничего же не сломано. Хотите, я завтра тоже приду и отвезу вас домой?
– Нет, спасибо, Антон, за мной дочка приедет.
Помолчали.
– Так ты расскажешь мне правду о том, что с тобой случилось?
Она повернулась и стала смотреть на меня своим учительским взглядом. Интересно, их в педагогическом вузе специально учат так смотреть, тренируют с ними там этот взгляд, что ли? Проводит глазами по тебе и, как наждачной бумагой, снимает все, что было наврано.
– Так, значит, это все-таки продолжение той истории? И что теперь ты будешь делать?
– Да все то же.
– Так, значит, твой бизнес не пострадал?
– Это не бизнес, это дело моей жизни. Да, Лидия Пална, праздники – это очень серьезно. Может, даже серьезнее и нужнее, чем, например, банковское дело. У нас сейчас, правда, время такое, что деньги важнее всего. Но это, может быть, не навсегда.
Она улыбнулась, как маленькому ребенку, который рассказывает, что его игрушки оживают по ночам.
– А разве вы не учили нас, что нужно посвятить себя какому-то делу. Уважать себя и других. Быть честным человеком. Бла-бла-бла.
Мидия посмотрела на меня снова и сказала вдруг:
– Антон, ты прости меня. Я не хотела тебя обидеть, конечно же.
И тогда я ответил:
– И вы простите, Лидия Пална, за все. И за то, что мы называли вас мидией. Вы – мидия, потому что вы хрупкая и закрываетесь от того, что может вас ранить. А ранить может многое, я же понимаю.
Помолчали как-то неловко.
– Так, значит, вас завтра выпишут?
– Да, но я останусь еще на больничном.
– Поедете к себе в Дубки?
Она вздохнула, пошаркала резиновыми тапочками по больничному линолеуму.
– Я не так уж привязана к этому домику. Знаешь, я пока тут лежала, подумывала, что, может быть, лучше даже продать дачу. У тебя случайно кто-нибудь из друзей недвижимостью не занимается?
Я набрал полные легкие воздуха и почувствовал, как это больно. Не только из-за синяка. Потом ответил:
– Нет. Нет у меня таких друзей.
– А знаешь, Антон, я ведь очень любила когда-то поездки к морю. Они были для меня тем самым праздником, о котором ты говоришь. Праздником с большой буквы. Но потом эта дача каждый год… Пришлось отказаться от этих поездок.
– Ну, если с вашей гипертонией не вредно плавать, то надо поехать, конечно!
Лидия Пална вдруг опустила голову, улыбнулась и призналась:
– Ты знаешь, Антон, а я ведь плавать-то толком и не умею. Но мне очень нравилось просто гулять по берегу, любоваться видами, дышать морским воздухом.
– Вы не умеете плавать? – я решил сначала, что она шутит. – Это как так? Вы же Мидия! Вы должны себя очень уверенно в воде чувствовать!
– Ну вот, представляешь себе, а я совсем не плаваю, – покачала головой, смутилась совсем не по-учительски. Я ее такой никогда не видел: вдруг никакой строгости, никакой шершавости. Она сидела рядом со мной в этом своем халатике, светлые волосы перышками топорщились над смявшимся воротником, руки лежали на коленях, безропотно, раскрытыми ладонями кверху. Неужели это она, наша класснуха, наша непогрешимая Мидия? Я не сдержался и начал беззвучно смеяться. Не над ней, а над тем, как мы сидели рядом на этой больничной койке,
