её шок? Это мало сказано. Она не могла поверить в то, что Рита снова ввязалась в мотогонки. Света постоянно твердила об ошибке — в аварию попала не её девочка. Твёрдо стояла на своём, выдерживая все приведенные доводы, причисляемые к неоспоримым. Ей пришлось проходить по тому же пути, что и мне — пути неверия. На моих глазах развернулась трагедия. Мне довелось увидеть причину Ритиной черепно-мозговой травмы, множественных переломов, включая позвоночника и нижней челюсти — её удар о бетонную конструкцию мне никогда не забыть. Но в те самые адовые минуты я отказывался доверять своим глазам и принимать за правду всё, что они видели. Так и Света до немой встречи с дочерью до последних сил вела с собой борьбу, запрещая себе кого-либо слушать, а свои уши что-либо слышать.
Однако с приходом осознания, с появлением способности быть в настоящем, мать Риты начала задаваться вопросами, на которые, увы, я имел ответы. И скрыть их было бы подлостью по отношению ко всем связующим звеньям. Моё нахождение в Англии, моя выпирающая изнутри боль, моральная поддержка отца, разделенная между мной и Светой в равной степени — сказали всё за меня, мне оставалось лишь подтвердить подозрения Ритиной матери словами. Реакция ожидаема, вот только её разрушающий эффект хлёстко коснулся нас. Узнав нашу с отцом причастность к злополучной гонке, она велела нам убраться из их жизни как можно скорее. Видеть и знать нас она больше не желала. Разум был солидарен с нею, а вот сердце воинственно билось внутри меня за нас двоих. Чувство несправедливости росло внутри него.
Англию я был не намерен покидать. Я старался быть ближе к Рите настолько, насколько это было в моих силах. Гостиничный номер неподалёку от больничного комплекса стал моим вторым домом. Если будет надо, станет и первым.
Я редко выхожу за пределы четырёх стен, потому дни тянутся мучительно долго. Больница пока что непреодолимая преграда. Уличный воздух излишество для одного меня. Я и так многим довольствуюсь — тем, чего она лишена. По словам дяди Вани, Рите предстоит еще несколько операций, которые в общей сложности займут месяц, после чего ей будет нужно пройти непростую реабилитацию. Врачи особо не распространяются. Дают общую картину. Ну хоть что-то. Иначе я бы попросту сошёл с ума, ежедневно изводя себя от неизвестности. А так всего-навсего страдаю обычной бессонницей.
Каждую ночь, лёжа на кровати, я гляжу на безмолвное белое полотно, надеясь, что оно в один прекрасный день раскрасится в цвет радуги и вызовет у меня улыбку или хотя бы перестанет быть жутко молчаливым. Потому что я устал быть в одиночестве. Мне мало того, чтобы меня безукоризненно выслушивали, мне хотелось, чтобы мне ответили, и, желательно, также как это может Рита: дерзко, но до безумия мило. Только вот, оно больше двух недель ни разу не окрашивалось и не становилась разговорчивым. Иногда на него ложилась еле заметная красочная тень, когда на этом месте получал новость о том, что Рита вышла из комы или сообщения об успешно прошедших операциях.
Боже, как я соскучился по своей девочке. Как я мечтаю дотронуться до неё, взять её ладонь и приложить к своему сердцу, принадлежащему только ей. Она давала мне множество возможностей влюбиться в неё. Соглашаясь на мой договор о семи свиданиях, Рита была невероятно честной со мной, хотя и не обязана была быть такой. Делясь неподдельными эмоциями, она щедро наполняла меня ими. У меня не было шанса устоять перед ней. Сопротивление было бесполезно.
Я долгое время был дураком. От страха быть ею поверженным я выступал в роли криворукого художника, неумеющего сразу примечать красоту этого мира. Рите никогда не принадлежали дьявольские рожки. Это мой мозг постоянно пририсовывал ей, чувствуя в ней опасность сделать меня уязвимым. Удивительного, однако ж — я от этого счастлив. Счастлив, что с нею я становлюсь уязвимым. Рита — моя слабость, от которой я готов вечно страдать головокружением и учащенным сердцебиением, лишь бы она была всегда живой и здоровой.
Сейчас нам с Ритой дано испытание, не самое лёгкое, но выпало то, что выпало. Чтобы дальше идти, надо принимать то, что есть в настоящем. Главное, что мы есть друг у друга. Мы обязательно его пройдём вместе. Я не сомневаюсь. К тому же у нас космические друзья, которые ни на секунду не дают в себе усомниться. Находясь за несколько тысяч километров, они изо дня в день разрывают мой телефон на части. Их тревожит моё одиночество. Я убеждаю в обратном, мол, мне так проще справляться. Безусловно, это не так. Оставаться один на один с самим с собой ещё та пытка. Образ прижатого ко мне обмякшего тела Риты довольно часто всплывает, чуть ли не каждую минуту. Отгоняя его, мне нечем его крыть. Он сильно врезался в память. Единственный вариант его искоренить — снова увидеть мою Риту. Оттого новое утро встречаю в надежде услышать от Ритиной матери разрешение одним глазком посмотреть на мою девочку. И сегодняшнее утро не было исключением. Однако, звонок поступил не от Светы.
— Слушаю, — резко подорвавшись с кровати, принимаю вызов.
— Привет, сынок. — Слышу уставший голос отца.
Ему тоже не сладко живётся. Помимо того, что он также, как и мы все, переживает за Риту, на него дополнительно свалились другие беды: грядущий развод, разбирательства, убитый горем сын — завидовать здесь мало чему. Ужасно то, что во всём этом есть моя вина. Это я завалился в его кабинет и уговорил на определенных условиях выступить спонсором Риты и её команды, прося ничего не говорить Свете. Нехотя подтолкнул отца под проезжающий бульдозер, а вытащить его из-под него не смог. Как он ещё смотрит на меня без осуждения?
— Пришла экспертиза. Через полчаса буду на базе. Если хочешь…
— Без меня не отрывайте. Одеваюсь и выезжаю.
После аварии байк был сразу направлен на экспертизу. Её результаты все ждали с нетерпением. Многие до сих пор не понимают причины столь радикального решения, принятого Ритой. На разборе ситуации, как мне сказали, всё, что предполагалось, быстро отметалось. То есть имелось «кое-что», сыгравшее важную роль. И никто не мог понять, что это самое «кое-что». И только путём экспертизы можно было выяснить.
Я тогда метался. Не был уверен — надо ли мне знать подробности. Вначале я склонялся ближе к чаше «незнания». Изменить мне всё равно ничего не удастся. Тогда вопрос — зачем?
Перевес в сторону другой чаши произошёл неожиданно. Однажды я оказался в том месте
