...Казалось, они очень долго стояли вот так, обнявшись. Наконец Мадлен отстранилась.
– Мы должны быть сильными сейчас. Ради Фрэнсиса. Не время раскисать. Пойди оденься и собери сумку в дорогу. Я позвоню в авиакомпанию.
Лина отрицательно покачала головой.
– Я не могу.
Мадлен взяла дочь за плечи и слегка встряхнула.
– Можешь! Должна смочь! – Она чуть отпустила руки. – Фрэнсис сейчас в операционной, а это значит – он жив. И нуждается в нашей помощи.
Лина взглянула на мать, губы у девочки дрожали.
– Он тоже нам нужен, мам...
Эти четыре коротких слова причинили Мадлен такую острую боль, что слезы против ее воли набежали на глаза.
– Да, правда, – прошептала Мадлен. Но ее шепот прозвучал как отчаянный вскрик.
Дорога до аэропорта, затем полет в Портленд длились, казалось, целую вечность.
Мадлен смотрела в овальное окно самолета на собственное бледное отражение: глаза казались сейчас черными, бездонными отверстиями, сжатые губы стали совсем бесцветными.
Наконец самолет не спеша начал заходить на посадку. Заложило в ушах. Повернувшись к дочери, Мадлен снова заметила бледность ее щек, ее дрожащие губы.
Ей очень хотелось успокоить Лину, сказать, что с Фрэнсисом все будет хорошо, но она знала, как опасно давать такие обещания. Врач в ней был настороже, не позволяя матери успокаивать дочь ненадежными утешениями.
– Не нужно так на меня смотреть, мам. – Лина, не моргая и не отворачиваясь, неподвижно сидела, уставясь на спинку переднего кресла. С ресниц ее сорвалась крупная слеза и упала, оставив влажный след на щеке. Мадлен нежно накрыла ладонью холодную руку дочери.
Стараясь казаться спокойной, Лина произнесла:
– Мне кажется, он умер.
– Нет! – тотчас же откликнулась Мадлен. – Его оперируют. Если бы он умер... – Она не могла продолжать, в горле застрял комок. – Если бы Фрэнсис умер, я непременно бы это почувствовала.
Лина с надеждой в глазах взглянула на мать.
– Что ты имеешь в виду?
Мадлен, переплетая свои пальцы с пальцами дочери и согревая ее ладонь, прислонилась виском к подголовнику.
– Когда я встретила Фрэнсиса, мне было шестнадцать лет.
Она прикрыла глаза, и перед глазами прошла череда воспоминаний. Она вспомнила, как Фрэнсис ходил в кабинет врача, чтобы увести ее оттуда, вспомнила его большие, добрые глаза. Она тогда стояла, привалившись к стеклу телефонной будки, и вздрагивала при каждом стуке входной двери, ожидая, что вот-вот за ней придет Алекс. Но пришел Фрэнсис. Он улыбался спокойно, как будто ничего особенного не происходило. Он совершенно не обращал внимания на зловещего вида офис и толстую тетку, сидевшую за конторкой, на убогие столы, заваленные затрепанными журналами. Фрэнсис подошел и взял ее за руку. «Мэдди, ты явно что-то не то надумала сделать...»
«Помоги мне», – прошептала тогда она, и слезы хлынули у нее из глаз. И Фрэнсис произнес в ответ одно-единственное слово: «Навсегда!»
Мадлен старалась подобрать нужные слова:
– Понимаешь, если бы он умер... я бы знала, я бы почувствовала это сразу...
– Что именно? – переспросила Лина.
– Ничего. – Мадлен положила руку на грудь, туда, где у нее отчаянно колотилось сердце.
– Я ощутила бы пустоту вот здесь. – Голос Мадлен дрогнул от снова подступивших воспоминаний. Фрэнсис улыбающийся, Фрэнсис, который держит ее за руку, вытирает ей слезы, ласково называя ее «Мэдди»... – Я думаю, если бы он умер, я не смогла бы дышать... А я дышу...
Мадлен замолчала, опять отдавшись потоку воспоминаний. Она не сразу обратила внимание на то, как неподвижно сидит рядом Лина, как у нее по щекам одна за другой стекают слезы.
Мадлен взяла дочь за подбородок.
– Что с тобой, малыш?
Лина с усилием сглотнула и отвернулась к иллюминатору за спиной у матери.
– Я кричала на него, – сказала она тихим голосом, с болью. – В последний раз, когда мы виделись...
– Не надо сейчас об этом, – попросила Мадлен. Лина закрыла глаза.
– Я сделала ему больно.
– Он сказал, что подвел тебя, не оправдал твоих надежд. – В сердце Мадлен была горечь. – Он... он был в ужасе, думая, чт.о ты никогда не простишь его.
– Ну что ты, – прошептала Лина. – Я бы простила, конечно; уже простила...
Мадлен постаралась ободряюще улыбнуться на эти слова дочери.
– Вот встретитесь, и ты сама ему об этом скажешь.
Мадлен уже тысячи раз за свою врачебную карьеру находилась в приемном отделении больницы и, может быть, именно потому так ни разу и не смогла толком разглядеть, какие же они – эти приемные покои. Только теперь она заметила, какие тут унылые, голые стены и неудобные стулья, от которых почти сразу же начинает болеть спина. На столиках лежали совершенно неподходящие журналы, они только раздражали взгляд. В самом деле, как же можно было здесь читать о том, как какая-нибудь знаменитость в очередной раз вступила в борьбу с пристрастием к кокаину?..
Мадлен ходила взад-вперед перед окном, смотревшим на автомобильную стоянку.
Лина неподвижно сидела возле.телефона. За последние полчаса с момента их приезда в больницу они не обменялись и словом. Им сказали, что Фрэнсис по-прежнему-в-операционной и что доктор Нусбаум переговорит с ними, как только закончит оперировать.
Мадлен так и хотелось ворваться туда, где лежал Фрэнсис, однако она понимала, что этим ему не помочь. Единственное, что она могла, это взять его за руку, когда все закончится.
Обернувшись, она в который уже раз взглянула на стену, где висели большие часы с круглым циферблатом: такие часы обычно бывают в школах. Прошло еще шестьдесят минут бесконечно тянувшегося времени.
Наконец высокий седой мужчина в зеленом хирургическом халате и таких же брюках вошел в приемный покой. Под подбородком у него свисала повязка, которой закрывают нижнюю часть лица хирурги во время операции. Вся одежда его была выпачкана кровью, и Мадлен даже на мгновение зажмурилась, стараясь не думать, что это – кровь Фрэнсиса.
Мужчина устало провел рукой по волосам и, тяжело вздохнув, посмотрел на Мадлен. Затем перевел взгляд на Лину, потом – снова на Мадлен.
– Как я понимаю, вы – миссис Демарко?
Даже странно было, какую сильную боль причинил ей этот вопрос. Она отрицательно качнула головой и, сжав руки, шагнула навстречу хирургу. Глаза Мадлен, казалось, молили о пощаде.
– Я – доктор Мадлен Хиллиард, кардиолог из клиники «Сент-Джозеф». – Мадлен произносила эти слова, понимая, как бесполезно звучат ее объяснения в эту минуту.
