вспылила она.
— Мне нужно подать заявление об увольнении.
— А-а-а, так ты еще и не уволилась, оказывается. Вот и не дуркуй. Завтра придешь на работу и делай вид, что ничего не произошло. Я приеду тогда, как обычно, и Данечку в сад отведу, — улыбнулась мать с облегчением.
— Нет. Уже все решено. Есть такие вещи, с которыми мириться нельзя.
— Ну, как знаешь. Разбирайся сама, значит.
Она решительно поднялась с дивана и прошла в коридор. Пыхтя и всем своим видом выражая недовольство, нацепила свою дубленку, надела смешную меховую шапочку советских времен и посмотрела на меня так, будто ждала, что я наконец одумаюсь.
Не дождавшись, крикнула Дане:
— Внучок, я пошла!
Данька выскочил к ней и повис на шее.
— До завтла, — чмокнул ее в морщинистую щеку.
— А вот завтра мы можем и не увидеться. От мамы твоей это зависит, — она многозначительно посмотрела на меня и погладила Даню по голове. — Если передумаешь, позвони мне, чтобы я успела доехать.
Мама уехала, а я включила Дане мультики, закрылась в спальне и заплакала.
Успокоившись, взяла телефон и позвонила Михаилу Антоновичу:
— Не разбудила, Михаил Антонович?
— Да время еще детское, Катенька. Случилось что?
— Надо с Данькой завтра с утра посидеть. Если его не будить, то он до моего приезда может и не проснуться. Просто одного я его не оставлю. Сможете выручить?
— Так, а сколько по времени надо посидеть?
— С семи до девяти утра. Надеюсь, что уложусь за два часа.
— Садик не работает, что ли?
Я не стала врать Антонычу.
— Я заявление собралась подавать на увольнение.
— А мать, значит, не одобрила твое решение.
Он даже не спрашивал, утверждал. Я промолчала.
— Я так и знал, что этот фраерок выдавит тебя с работы, — возмутился Антоныч. — Он же смотрел на тебя, как кот на сметану, даром, что не облизывался. Я же смекнул все и начал ему вопросы задавать про тебя. А он как ужака на сковородке вертеться стал и сбежал быстро. Ну и черт с ним! Найдешь хорошую работу. Вон я у Веры Ивановны спрошу. Она сама старуха и контингент у нее такой же — кто помер, кто по пути на работу рассыпался. Будешь сидеть в ее конторе бумажки перебирать. Не переживай, увольняйся спокойно. Мы с Данькой найдем, чем завтра заняться. Я пораньше встану, чтобы до семи управиться, и прибегу к тебе.
Глава 60
В офис отдела кадров я бежала с колотящимся как у зайчишки-трусишки сердцем. Мне все казалось, что из-за угла появится Горский или подкараулит меня прямо перед нужной мне дверью. Приемная генерального директора располагалась двумя этажами выше, и Горскому по сути на этом этаже делать было нечего, если только он не планировал выловить меня. Но я от него ожидала чего угодно, в том числе и этого. Похоже, у меня появилась паранойя.
Я отдала кадровичке заявление и предупредила, что с сегодняшнего числа я на больничном. Она пыталась отправить меня к Горскому, чтобы он согласовал увольнение, но я прекрасно знала свои права и, естественно, никуда не пошла. Ей ничего не оставалось, кроме как принять заявление.
Больничный мне открыла хорошая женщина-терапевт, которая вошла в положение матери-одиночки. Я не собиралась так наглеть, но в сложившейся ситуации это было единственным выходом не видеть рожу Горского. Так что, официально на меня свалился острый бронхит.
Вернувшись домой, я застала Антоныча и Даньку в гостиной. Антоныч разгадывал кроссворды, а Данька катал паровозик по полу. Старик отвлекался от своего занятия, чтобы перекинуться с ним парой фраз.
— Мы позавтракали уже, почитали книжку, — отчитался Антоныч. — Сегодня Данька — ранний птах.
— Спасибо вам большое. Вы очень выручили, — сказала я, опускаясь в кресло.
— Мне не сложно. Ну как, успешно съездила?
— Да. Заявление подала. Вот теперь думаю, не плохо ли я поступила. Там работы очень много. А я ушла и оставила его без помощника. Дела не передала. Сбежала просто. И его даже не предупредила.
— Кать, ты всегда думаешь о других, — Антоныч сдвинул очки на нос и посмотрел поверх них. — А о тебе кто подумает? Даже не переживай по этому поводу. У него контора большая, найдет, кого посадить на твое место.
На журнальном столике тоскливо пиликнул оставленный мной телефон.
Пришло сообщение от Горского.
«Екатерина Сергеевна, рабочий день уже начался. Где вы?»
Немного подумав, я набрала:
«Доброе утро. Сегодня я подала заявление об увольнении».
«Причина?»
Он дурак совсем, что ли? Считает, что после того, что он наговорил, я как ни в чем не бывало продолжу носить ему кофе и разгребать головняки? Подумать только, его даже фраза, что он самый худший из мужчин, что у меня были, не смутила? Худший? Ну и фиг с ним! Работаем дальше.
Однако в ответ надо было написать что-то приличное. Я ограничилась кратким сообщением: «Семейные обстоятельства».
В принципе это даже и не совсем неправда. Объявился же у Данечки отец. После стольких лет. Чем не обстоятельство?
Следующим утром я повела Даню в садик. Конечно, можно было поваляться дома, устроить выходной, немного прийти в себя, но я не хотела нарушать привычный режим ребенка.
— А бабушка почему не плишла? — спросил Данька, сидя на скамеечке в коридоре и старательно натягивая дутики.
— Потому что бабушка устала и решила отдохнуть, — спокойно ответила я, помогая ему с застежками.
— От меня устала?
— Нет, сынок, ей тяжело каждый день ездить по холоду. Нам же ее беречь надо.
— А на лаботу тебе не надо?
— Я попозже поеду. После того, как тебя отвезу в садик, — с улыбкой соврала я.
— А давай не в садик. А давай к тебе на лаботу. Ты будешь лаботать, а я буду Викасепанычу помогать мультики смотлеть?
— Давай в другой раз.
Когда мы вышли из дома, я поняла, что неправильно рассчитала время. Данька тащился как маленькая клячонка, вертя головой во все стороны и норовя загрести рукавичкой снег. С такими темпами мы на завтрак точно опоздаем и придется выслушивать тираду от воспитателей о том, как важно приходить вовремя.
— Викасепаныч! Викасепаныч! — вдруг радостно закричал Данька и потащил меня назад.
— Нет там никого, Дань. Просто похожая черная машина, — оглянувшись, ответила я и продолжила идти в направлении остановки.
Все же непонятная тревога заставила меня оглянуться еще раз. В этот момент машина тронулась с места, и на душе тут же заскребли кошки.
Майбах двигался поразительно медленно, с нашей черепашьей скоростью. Когда он поравнялся с нами, черное тонированное стекло опустилось, и я увидела Горского
