помимо того, к нему была приставлена стража, и он испытывал усталость, а потому понимал, что ускользнуть будет трудно. Ему пришлось остаться в этом племени, и он понял, что любая вредоносная мысль, питаемая недоброжелателем по отношению к власти, украшенной Божественным величием и хранимой [Божественным] покровительством, теряет свою силу, а сам недоброжелатель обрекает себя на вечное наказание.
Когда посланник Султан Адама объяснил положение дел, Его Величество решил двинуться в Индию, в земли гакхаров. Он послал Ходжа Джалал-ад-дин Махмуда для охраны и управления Кабулом, а сам двинулся вперед, взяв с собой шахиншаха ради благоволения удачи. Он затянул пояс решимости на талии усилий, чтобы положить конец злодеяниям мирзы Камрана, освободив мир от его смут и пороков. Когда знамена победы достигли Инда, он послал Кази Хамида, главного судью победоносного лагеря, к Султан Адаму, прося его прибыть. Он также послал мирзе мудрый совет с призывом очистить свое сердце от ржавчины сопротивления и раздоров. Вслед за тем он пересек Инд, но не обнаружил следов Султан Адама, которого как владельца этих земель, видимо, охватили необоснованные опасения. Его Величество послал Муним-хана успокоить того и привести с собой. Он также передал мирзе несколько слов, которые могли бы вывести его с пути неудач. Кроме того, на Муним-хана возлагалась задача определить по их действиям и поведению, каковы их тайные замыслы, и доложить об этом. Он [Муним-хан] показал свои способности: с помощью уловок и военной хитрости Султан Адам доставил мирзу и засвидетельствовал почтение близ Пархалы. Его Величество устроил пир, продолжавшийся всю ночь. Несмотря на множество преступлений, каждое из которых заслуживало наказания, мирзу Камрана милостиво приняли. Все верные военачальники и благоразумные подданные считали, что, хотя доброта и благожелательность Его Величества всегда требовали облачения великих преступников в одежды прощения при высочайшем дворе, [на сей раз] предусмотрительность и твердость велят, чтобы угнетатель и тиран рода людского получил по заслугам, а пыль [его] злобы была сметена с лица человеческого благоденствия. Мудрая осторожность указывала, что внешнее благополучие одного человека, и притом недоброжелателя, не следует предпочитать благополучию многих отличившихся верных. Разве пошатнется стена правосудия, если во имя того, чтобы перевязать сломленных несчастьями и исцелить раны истерзанных душ, в картинной галерее мира уничтожат портрет тирана? К тому же это дает тысячи преимуществ. Уничтожение этого никчемного человека будет в любом случае богоугодным делом, соответствующим общепринятым законам. Подобная неблагодарность и мятеж не допускали надежды на безопасность,
327
и невозможно было забыть происшедшее. Эта история не вписывалась ни в какие границы, и ее невозможно оказалось теперь распутать (та-катха так шуда). И для него [для мирзы], и для всех остальных было желательно, чтобы он отправился в мир небытия, и божьи создания спаслись бы от тысяч несчастий, а запись его деяний не стала еще ужасней. Сколько людского добра было разграблено и расхищено в смутах, вызванных этим нечестивым мятежником: имущество и честь [многих] унес ветер раздоров, а жизнь стольких людей ценилась не больше пыли; драгоценный камень искренности, украшающий шею добродетелей, затерялся во мгле беспорядков. И теперь лучше всего было бы 328 вырвать этого человека из когтей заслуженного возмездия [в Судный день] и даровать людям спокойствие под сенью правосудия.
Его Величество Джаханбани полагался на мудрость и благосклонность Причины всех причин (Аллаха) и отказался участвовать в подобном деле. Он не хотел верить в то, что Украшающий мир Создатель, несмотря на свое могущество, был способен сотворить столь отъявленного негодяя (как мирза Камран). Поразмыслив над этой глубокой мыслью, проницательный ум [падишаха] воспользовался мудростью Его Величества Гити-ситани Фирдус-макани и отверг предложенное. Его [Хумаюна] военачальники, бывшие свидетелями многочисленных кровопролитий и раздоров, вызванных этим дерзким кровопускателем, были тверды в своем требовании: они обратились к толкователям закона, и те подтвердили их решение; [и тогда] они составили документ, который подписали первые люди государства и религии, и положили этот свиток перед Его Величеством. Падишах послал его мирзе Камрану, который, ознакомившись со списком своих преступлений и (предложенным) наказанием, ответил, что те, кто поставил сегодня свои печати [в прошении] о его смерти, и толкнули его на этот путь. Дух милосердия, несмотря на всеобщие настояния и множество причин, не дозволял Его Величеству пролить кровь мирзы. Наконец, во имя общего блага был издан специальный указ, и мирзу лишили зрения. Исполнителями назначили Али Доста барбеги (распорядитель), Сайид Мухаммада Пакну и Гулам Али шаш-ангаштаи.
Когда они вошли в палатку мирзы, тот решил, что это его убийцы, и набросился на них с кулаками. Али Дост сказал: «Мирза, успокойся,
у нас нет приказа убить тебя. Почему ты так возбужден? Ты ослепил Сайида Али15 и многих других невинных людей, и потому правосудие требует, чтобы ты искупил это собственными глазами». Услышав это, мирза согласился подчиниться царской воле и выдержал испытание. Они выкололи оба его глаза, стражей мятежного сердца. Эти верные слуги из осторожности использовали ланцет несколько раз. Мирза, благодарный за то, что ему сохранили жизнь, не произнес ни слова протеста. С присущей ему добротой Его Величество выразил свое сожаление и двинулся дальше. Много слов любви и утешения сошло с его уст. Так в конце 960 г.х. (ноябрь-декабрь 1553 г.) произошла развязка [драмы]. Ходжа Мухаммад Муман из Фаранхуда16 вывел хронограмму из слова ништар (ланцет), дающую число 960.
В тот же день мирза послал за Муним-ханом, чтобы любым путем уговорить того обратиться к Его Величеству с просьбой отдать ему в услужение бека Мулука. Просьба была немедленно удовлетворена, и бека Мулука послали к нему. Мирза, сильно привязанный к беку, взял его за руки и, положив их на свои невидящие глаза, произнес эти стихи:
329
Хотя покрывает глаза мои пелена,
Я смотрю на тебя тем же взором, что так часто твой лик лицезрел.
После этого события Его Величество решил покарать бродяг Джанухи17, чинивших препятствия на дороге. Презренные бунтовщики не пожелали надеть ворот повиновения и погибли, сражаясь с героями, не знающими поражений. Ходжа Касим Махди и некоторые другие из армии удачи достигли славы мученичества.
Когда Его Величество освободил свой разум от [тягостных] забот, он решил идти в Кашмир, ведь замысел появился у него уже несколько лет назад. Однако его военачальники считали этот поход нежелательным и стали поносить Кашмир, сравнивая его с колодцем или тюрьмой18; чтобы заставить священное сердце отказаться от смелого предприятия, они заявили: «Слухи о походе победоносной
