то будущее тоже реально. В таком случае будущее должно быть предсказуемо[472]. Если представить его как разворачивающийся ковер, попытка увидеть будущее покажется сродни попытке додумать деталь узора, которая еще скрыта от глаз: задача не из легких, но с нужным оборудованием (возможно, это какие-то доселе неизвестные лучи вроде рентгеновских) выполнимая.
Но не все придерживаются такой логики. Некоторые философы считают, что будущее скорее завеса неясных намеков или догадок, чем поезд, несущийся нам навстречу. Невозможно с точностью установить то место, в котором располагается обсуждаемое будущее, – это всего лишь иллюзия, отражающая активность породившего ее сознания. Это часть того, что называется «психологическим временем»[473], расплывчатая, не обязательно связанная с явлениями внешнего мира. Если правы современные нейробиологи, так же устроены сны и, подобно снам, существует столько же образов психологического времени, сколько существует мозгов. Если это так, то будущих так же много, как и людей, которые о нем думают. Или даже еще больше – вспомним, как Фауст у Гете восклицает: «Ax, две души живут в моей груди!»[474] И предвидеть, какая из множества правд реальна, невозможно, это дело удачи или того, что часто называют интуицией.
Возможно, правы те, кто, подобно французскому энциклопедисту XIX века Пьер-Симону Лапласу или материалистам, жившим до него, рассуждает, что каждое событие вызвано предшествовавшим ему событием, а значит, все предопределено. В таком случае демон[475], который глубоко познал все сущее, вещи и связи между ними, должен быть способен так же идеально знать будущее[476]. Однако, несмотря на то что в последние два столетия наука шагнула далеко вперед, нет и намека на то, чтобы мы стали ближе к знанию будущего, чем наши предшественники. Как только ученые решают одну загадку природы, появляется другая. К тому же у нас нет возможности принимать во внимание те вещи, о которых мы не знаем – и даже не можем предположить, что не знаем именно их.
Словно этого недостаточно, теперь у нас есть принцип неопределенности Гейзенберга, так называемый эффект наблюдателя и теория хаоса, которые объясняют нам, почему такое знание невозможно получить[477]. Согласно принципу неопределенности, на субатомном уровне можно измерить либо позицию, либо импульс частицы, но не оба параметра одновременно. Эффект наблюдателя, который развивает этот принцип, предполагает, что сам факт наблюдения влечет за собой изменения в его объекте. Чем меньше объект наблюдения, тем правдивее такое утверждение.
Теория хаоса гласит, что самые незначительные изменения в заданных условиях могут запустить цепочку событий настолько сложную, что ее нельзя будет отследить и подправить, и в итоге приведут к большому отклонению от прежнего результата. В таком случае возникает странный, но удобный в практическом использовании гибрид: псевдослучайность[478]. Например, частицы размером в одну тысячную человеческого волоса могут усилить грозу, увеличить облачность и сделать дождь обильнее[479]. Говорят, что бабочка, порхающая в Пекине, может вызвать ураган во Флориде. Или, в зависимости от того, что произойдет между этими двумя конечными точками, либо развернуть ураган на Гаити, либо помешать ему образоваться.
Итак, даже физика оставляет пространство для сомнений относительно предопределенности всех событий. Или, по крайней мере, относительно того, что мы когда-нибудь будем способны знать достаточно, чтобы делать точные предсказания. А ведь мы пока говорили только о физике, не переходя к психологии и социологии и не поднимая вопрос свободы воли. Существует ли свободная воля, которую приписывают по меньшей мере высокоразвитым живым существам, способным до некоторой степени предугадывать будущее и выбирать, что они собираются сделать? Предположим, она существует и способна влиять на то, что произойдет следом: не значит ли это, что любая попытка предсказать будущее обречена на провал?
Я не буду рассуждать, насколько это правдоподобно. Принято считать, что первым, кто утверждал, что свобода воли не более чем иллюзия, был древнегреческий философ Эпикур, живший около III века до н. э. С тех пор многие мыслители, в том числе весьма известные, высказывали сходные мысли. Сегодня над тем, чтобы найти секретную формулу, которая позволит каким-то образом обойти или обуздать свободу воли и затем вычислить мысли и поступки людей, бьются лучшие нейробиологи, IT-гиганты, такие как Amazon, Google и Facebook, а также, конечно, органы охраны порядка и спецслужбы, которые работают со сходными технологиями. И все же вопрос, как объяснить индивидуальное и коллективное человеческое поведение, не принимая во внимание «призрака из машины», не изменился ни на йоту. Хотя теперь мы намного больше знаем о клетках мозга, дендритах, аксонах, синапсах, о химических и электрических механизмах передачи нервных импульсов, по большому счету можно сказать, что от решения вопроса свободы воли мы так же далеки, как и наши предки десятки веков назад[480]. Это похоже на попытку поймать мираж: когда нам кажется, что мы уже близко, он вдруг еще отдаляется.
Грубо говоря, предсказание должно быть либо верным, либо ложным на все 100%. Мы либо попадем в аварию, либо нет. Дождь либо будет, либо нет. Война либо начнется, либо нет. Все, что находится между двумя этими крайностями, – это не столько предсказание, сколько уклонение от ответа. На практике, однако, – за исключением области физики, да и то не целиком (в метеорологии, как мы убедились, сталкиваются с теми же проблемами), – предсказания не будут такими железными. Одна ситуация имеет «очень высокую вероятность», другая «маловероятна». Цена определенных акций может взлететь или упасть (на портале Bloomberg, кажется, каждое второе предложение несет в себе такую неопределенность). Проблема в том, что люди с разным темпераментом и в разном умственном и психическом состоянии наверняка интерпретируют это по-своему. То, что кому-то кажется оправданным риском, другие посчитают опасной авантюрой. То, что одному кажется проще простого, для других будет тяжелым препятствием.
Как правило, в таких случаях используют процентные обозначения[481]. Вместо «Завтра пойдет дождь» ведущий прогноза говорит: «Существует 60-процентная вероятность дождя». Вместо того чтобы сказать «начнется война», разведчик скажет начальству: «Существует 10-процентная вероятность, что начнется война». Это хорошее решение для того, кто делает предсказание, ведь никто не сможет его оспорить; пойдет дождь или нет, случится война или нет, он в любом случае окажется прав. Но что в действительности значат эти 60%, 40% или 20%? Это также зависит от психологического настроя того, кто смотрит или слушает прогноз, их статуса в обществе и т. п. То, что существует 60-процентная вероятность дождя, кого-то заставит взять с собой зонтик, а кого-то, наоборот, – оставить его дома. Один командующий посчитает, что 10-процентная вероятность вооруженного конфликта – это много, а другой
