Чтобы потянуть время, я оглянулся на наших соседей, которые с большим неодобрением смотрели на нас. Через проход от меня расположился человек, внешне походивший на бизнесмена: на нем была шикарная рыжевато-коричневая фетровая шляпа с мягкими полями и светло-бежевый пиджак с двубортной жилеткой, а на носу сидели очки с дымчатыми стеклами; он склонился к устроившемуся в центре ряда молодому бородатому парню, который всю дорогу читал молитвенник. Молодой человек был одет в длинный черный лапсердак, какой носят правоверные евреи, но из-под пальто торчали толстый шерстяной свитер и джинсы. Бизнесмен говорил ему по-английски:
— Разница во времени на меня очень плохо действует. Когда я был в вашем возрасте…
Я смутно надеялся, что услышу какую-нибудь религиозную дискуссию: оба мужчины некоторое время тому назад молились в миньяне.
Выждав несколько минут, я наконец обратился к Джимми, который теперь притих, будто из него весь порох вышел.
— Что там приключилось в ешиве?
— Вы храбрый человек, Натан, — сказал Джимми, вытаскивая из своего кейса и демонстрируя мне еще один сладкий батончик. Разорвав обертку, Джимми предложил мне откусить от батончика и сразу же вгрызся в шоколадку для пополнения энергии.
— Я видел, как вы садились на самолет. Я действительно втянул вас в историю.
— А что ты здесь делаешь, нарядившись в такую одежду? Скрываешься от преследования? Ты попал в беду?
— Нет-нет, просто следую за вами, если хотите знать правду. Я хочу познакомиться с вашей женой. Я хочу, чтобы вы помогли мне найти такую же хорошую девушку, как она. Я хочу девушку, воспитанную в старых английских традициях, вроде Марии.
— А откуда ты знаешь ее имя?
— Весь цивилизованный мир знает ее имя. Она — Дева Мария, Мать нашего Спасителя. Разве может еврейский горячий парень устоять против нее? Натан, я хочу жить в христианском мире.
— Тогда зачем рядиться в раввина?
— Вы уже догадались. Я знал, что догадаетесь. Это все мое еврейское чувство юмора. Я — вечный еврейский шут, никогда не мог удержаться, чтобы не разыграть комедию. Смех — это суть моей веры. Как и вашей. Все остроумные оскорбительные анекдоты я узнал, склоняясь к ногам великого писателя.
— Включая эту ерунду о «Йад ва-Шем»?
— Да будет вам. Вы думаете, что я фигней страдаю? На что мне сдался ваш гребаный холокост? Мне просто было любопытно, вот и все. Хотел посмотреть, что вы будете делать. Как все будет развиваться. Ну, вы понимаете, во мне скрывается великий романист.
— А как же Израиль? И твоя любовь к Израилю? У Стены Плача ты сказал мне, что собираешься остаться там на всю жизнь.
— Я так и думал, пока не встретил вас. Вы изменили все в моей жизни. Теперь я хочу шиксу — такую же шиксу, что вышла замуж за старого доброго Ц. Британку до мозга костей, в элегантном костюме. Хочу делать все, как вы, — пусть это называется актом исчезновения Yiddische[97]перед архигойкой, белой жрицей. Научите меня, Натан, как это делается, хорошо? Вы для меня как отец, Натан. И не только для меня — для целого поколения несчастных, дебильных торчков. Мы все — сатирики, благодаря вам. Все знают, вы — не хрен собачий, вы можете указать путь. Я бродил по Израилю, чувствуя себя вашим сыном. Вот так я иду по своей жизненной дорожке. Помогите мне, Натан. В Англии я всегда говорю «сэр» не тому, кому надо, — в моем восприятии все перепуталось, поступают ложные сигналы. Я нервничаю оттого, что кажусь им более нелепым, чем есть на самом деле. Мое прошлое так незначительно. Но так как мы с вами говорим на одном языке или по крайней мере считаем так, почему бы нам вместе не выделиться на фоне серой массы? Я всегда считал Англию одним из тех мест, где даже тень еврея имеет длинный нос, хотя я был знаком со многими американскими евреями, которые вообразили себе, будто эта страна — рай для «белой кости», истинных американцев, куда они могут проскользнуть, притворившись янки.
Конечно же, еврей нигде не может существовать без своей тени, но там, как мне всегда казалось, дела обстоят гораздо хуже. Разве не так? Могу ли я, Натан, вписаться в британское высшее ёбщество, смыв с себя еврейское клеймо? — Наклонившись ко мне, он прошептал: — Вы нашли способ не быть евреем, попав в нужную колею. Вы сбросили с себя все еврейское. Вы — такой же еврей, как «Нэшнл джеографик».
— Ты буквально создан для сцены, Джимми. Настоящий актер на потеху публике.
— Когда-то я был актером. Я уже вам говорил. В «Лафайет». Но сцена — нет, сцена подавляла меня. Не мог разрабатывать проекты. Игра без сцены — вот что мне нравится. К кому я должен почтительно относиться в Англии?
— К кому угодно, только не ко мне.
Ему это понравилось. Сладкий батончик успокоил Джимми, и теперь он смеялся — смеялся, утирая лицо носовым платком.
— Но мой кумир — вы! Именно вы вдохновили меня на все подвиги, вам я обязан своими оригинальными импровизациями. Все, что есть во мне, — заслуга ваша и Менахема. Вы оба — великие отцы-покровители, никого подобного вам я не встречал за всю свою жизнь. Вы оба — гребаные евреи, которым позволено нести что угодно, Эббот[98]из диаспоры и израильский Костелло[99]. Вас, парни, надо выписать в другой пояс, к примеру, к русским, обожающим борщ. У меня плохие новости, Натан. Получил из дома дерьмовые вести. Знаете, что было, когда одна тетка, социальный работник, позвонила моим предкам по междугородному телефону? Ответил мой старик, и она рассказала ему, что случилось, и попросила его выслать мне деньги на билет телеграфом в Иерусалим, чтобы я смог добраться домой. Папашу, кстати, тоже надо отправить в борщовый пояс. Вы знаете, что мой старикашка ответил ей? Он сказал: «Будет лучше, если Джеймс останется у вас».
— А что с тобой случилось? Почему он дал ей столь жизнеутверждающий ответ?
— Я прочел великолепную лекцию о законах кошера для туристов в гробнице царя Давида. Спонтанно, безо всякой подготовки. Называлась «Чизбургер и еврей». Рабби Гринспану это не понравилось. Так где мне остановиться в Лондоне? У вас с леди Цукерман?
— Попробуй в «Ритце».
— А как это пишется? Здорово я вас завел, правда? Ух ты! Несколько минут тому назад вы думали: «Какой-то еврей-придурок из крохотного городишки Вест-Оранж не придумал ничего лучше, как захватить „Эль-Аль-745“. И если у Израиля недостаточно проблем с Арафатом и его платком на голове, теперь они получат Джимми и его гранату». Я знаю ваше щедрое сердце. Когда вы думали о заголовках в мировой прессе, вас, должно быть, тошнило от евреев — ваших собратьев по перу.
