тут же осеклась. Новая тревога возникла – полицай мог позвать подмогу, и тогда найти Шуру стало бы вопросом пяти минут. И тогда – всё, конец. Но полицай не стал этого делать. Почему? – для Лизы это осталось загадкой. Может, пожалел молодую девчонку. А может, побоялся, что и другие могут последовать примеру Шуры. В общем, так или иначе, он не стал продолжать преследование, не стал и помощь звать. Просто объявил, что свидание окончено. Заключённых увели обратно в бараки.
Люди за колючей проволокой стали расходиться. Лиза осматривалась по сторонам, стараясь в расступающейся толпе увидеть дочь. Она вглядывалась в проходящих мимо людей – может, узнает знакомые черты. Но Шуры и близко не было.
Лиза вернулась на квартиру. Остаток дня она провела в страшном волнении. Где Шура? Что с ней? А если её всё-таки схватили?
Четыре часа дня. Начался комендантский час. Где же Шура? Хоть бы теперь не появлялась на улице. Лиза знала, что за нарушение режима комендантского часа неминуемо грозил расстрел.
Семь часов. Лиза вся извелась в ожидании. Она не находила себе места. Всматривалась в темноту ночи за окном, прислушивалась к каждому шороху. Ругала дочь за её безрассудный поступок, и тут же молила бога, чтобы та вернулась цела и невредима.
Наконец, около восьми вечера Лиза услышала какой-то звук за окном, как будто кто-то слегка постукивал в стекло. Лиза раздвинула занавески и прильнула к окну. Она напрягала глаза, пытаясь хоть что-то рассмотреть в темноте. И вдруг увидела родное лицо, выглядывающее из-за ближайшего дерева.
Лиза помчалась к двери, чтобы впустить дочь. Радость, счастье, облегчение потоком хлынули на неё, затопили душу. Лиза тихонько открыла входную дверь, и Шура неслышно молнией пронеслась в их комнату. Лиза осторожно прикрыла за дочерью дверь, озираясь по сторонам и судорожно пытаясь придумать какую-нибудь отговорку на вопрос «почему она здесь?», если вдруг её сейчас застанет кто-то из хозяев или соседей. Затем она потихоньку вернулась в свою комнату и бросилась к дочери.
– Шурочка, слава богу, ты жива! Что ж ты наделала?! Тебя же могут искать.
– Да никто меня искать не будет, делать им больше нечего, – ответила Шура. – Но здесь оставаться всё равно нельзя.
Лиза смотрела на дочь и не узнавала её. Таким диким блеском горели её глаза, такая сила сейчас исходила от неё – сила и бесстрашие от ощущения свободы.
– Сумасшедшая ты всё-таки у меня, Шурка, – сказала Лиза. – До сих пор в ум не возьму, как такое можно было сотворить. Взять, и у фрица под носом сбежать. Ты хоть понимаешь, что тебя убили бы, если б поймали?
– Понимаю, – серьёзно ответила Шура матери. – Но и вы поймите, мама, если бы я осталась там ещё хоть на день, я бы точно загнулась. Так что мне терять было нечего.
– Ох, Шура, Шура, – вздохнула Лиза, – что делать-то будем?
– Уходить отсюда надо, – повторила Шура. – И чем быстрее, тем лучше.
На следующий день рано утром, с трудом пережив эту тревожную ночь, Лиза с Шурой неслышно вышли из дому и двинулись на восток, по направлению из Харькова в Чугуев. Идти больше было некуда. Везде немцы. Впереди, возможно, наши. А, значит, тогда спасение, надежда. Они даже не знали, уцелел ли их дом. Но другого выбора у них не было. Главное теперь было – спокойно выбраться из оккупированного Харькова и попасть на родную землю.
2.
С самого утра Шуру знобило, а сейчас, выйдя на улицу, она и вовсе почувствовала себя плохо. Всё тело болело, ломило суставы, каждый шаг давался с трудом. Но она старалась не показывать виду. Идти приходилось в обход, через поля и сады, как можно дальше от главной дороги, чтобы не угодить к немцам.
После часа пути они оставили город позади. Шура еле тащила ноги. Лиза думала поначалу, что дочь просто сильно устала и ослабела на работах, поэтому старалась не торопить её. Но сейчас она увидела, что с Шурой что-то не так.
– Шурочка, что случилось? – спросила она в тревоге.
Шура подняла на мать бледное лицо.
– Ой, мама, худо мне, – сказала она. Голова закружилась, и Шура упала, потеряв равновесие. Лиза бросилась к ней.
– Шурочка, что с тобой? – закричала она. – Ой, да ты вся горишь. Ты заболела.
– Нет, нет, я просто сильно утомилась на этой каторге, – ответила Шура, не открывая глаз. – Сейчас я отдохну две минутки, и снова начнём копать. Дайте только полежать немножко.
– Что ты говоришь, Шура? Что копать? – испугалась Лиза. Но тут её осенило: – Ты бредишь. Что же делать? Мы с тобой посреди поля, и ни души вокруг. Возвращаться далеко, до дому – ещё дальше. Да ты и встать-то не сможешь, не то что идти.
Шура тоже что-то бормотала, как будто поддерживая разговор с матерью, но слов её разобрать было невозможно. Только изредка прорывалось более-менее чётко:
– Сейчас, сейчас, ещё минуточку, и встаю.
Лиза села на землю рядом с дочерью, которую всю трясло и лихорадило, и положила её голову себе на колени.
– Господи, – закричала она, посмотрев в ясное голубое небо, – зачем обрекаешь нас на такую страшную погибель? Почему не наслал на нас фрицев, чтобы постреляли нас прямо здесь? За что нам такие мучения? Ведь я даже помочь ничем не могу моей девочке. Неужели мы так и умрём с ней здесь, посреди поля, от болезни и голода?
Лиза долго ещё плакала и причитала, качаясь в такт своим словам и гладя Шуру по волосам. Сколько времени так прошло, точно сказать она не могла бы: может, час, а может, и два. Только вдруг она увидела вдалеке лошадь с телегой. Глаза Лизы затуманились от слёз, поэтому очертания приближающейся телеги расплывались, и Лизе показалось, что там целый отряд всадников.
«Ну, вот и всё, – пронеслось у неё в голове, – пришло-таки избавление. Давайте, только сразу постреляйте нас тут, сволочи. И делу конец».
Она отвернулась в другую сторону и тихонько запела, покачиваясь в такт песне, и прижимая к себе дочь. Тем временем телега поравнялась с ними. Сверху сидел сухонький бородатый дедок и управлял лошадью. Он остановил коня и сказал, обращаясь к женщинам:
– Негоже долго на сырой земле сидеть. Хоть и середина весны, а всё же зябко ещё, холодно. Тепло это обманное. Так и захворать недолго.
Лиза вздрогнула на первых его словах. Голос у старика был скрипучий, но не отталкивающий. Да и наружность, в общем, располагающая, даже комичная немного. На нём был тулуп и шаровары, заправленные в большого
