воды, помыл стаканы, оглядел строгим взглядом весь этот немудреный следственно-тюремный антураж. «Ну, вроде все нормально». В камеру вошел Савельев.
Зотов несколько опешил и даже растерялся. Он, по рассказам, представлял смершевца иным: невысоким крепышом средних лет, в мешковатой армейской форме, заносчивым и необщительным. Перед ним же предстал молодой рослый красавец в идеально подогнанном мундире с двумя рядами орденских планок, нашивками за ранения и университетским ромбом. Вот этот самый ромб окончательно выбил из седла бедного майора. Сам-то он имел образование, мягко говоря, условное, семь классов школы и краткосрочные курсы НКВД, но успокаивал себя мыслью о том, что партия и руководство дали ему образование университетами жизни. А жизненно-университетское образование до войны проходило главным образом в оттачивании садистских допросов в застенках ГУЛАГа, тюрьмах НКГБ в Минске и Гомеле. После войны ему доверили работу с немецкими военнопленными, причем офицерами, что подняло Зотова в собственных глазах. Бутырка и Матросская Тишина стали местом его работы, а зачастую и суточного проживания. Правда, Зотов неплохо владел немецким, получив основательную языковую подготовку в школе НКВД.
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — гаркнул Зотов, сделав три строевых шага навстречу Савельеву и чуть было не вскинул в порыве чувств руку к козырьку для отдачи чести, но в последний момент вспомнил о непокрытой голове и о фуражке, лежащей на стуле.
— Здравствуйте, майор, — Савельев улыбнулся и пожал протянутую руку, — что это вы так официально?
— Виноват, товарищ подполковник, исправлюсь. — Зотов никак не мог выйти из ступора. — Осмелюсь спросить, дело-формуляр[43] Баура принести?
— Нет, не стоит. У меня к нему только один вопрос. Но хочу предупредить, майор, вам при моем допросе придется покинуть камеру. Это связано с выявлением информации, которая несет сведения, составляющие государственную тайну. Вам все понятно?
— Так точно, товарищ подполковник.
— Предупредите сотрудников следственного изолятора: любая попытка подсматривать, подслушивать и осуществлять звукозапись моего допроса будет рассматриваться как измена Родине, а все записи будут изъяты.
— Будет сделано, не беспокойтесь, все понимаю. — Зотов нервно вытер пот со лба не очень свежим платком. Подполковник ему нравился, но, даже улыбаясь, он вызывал страх в душе Зотова.
— Давайте Баура.
Майор Зотов распахнул дверь камеры и приказал конвойному ввести военнопленного Баура, а сам тихо, словно на цыпочках, выбрался в тюремный коридор.
Савельев никогда не видел Баура стоящим. В мае в госпитале они с Леной допрашивали лежащего в постели раненого, истерзанного болью человека, живым местом у которого, как им казалось, были только глаза, излучавшие упрямство и непреодолимую силу воли. На костылях малорослый Баур казался еще ниже. Но выглядел он гораздо лучше, был побрит, причесан, одет в чистую форму немецких десантников. Баур сразу узнал молодого подполковника, с которого началось знакомство с советскими спецслужбами. Он улыбнулся, постарался встать по стойке смирно.
— Здравствуйте, господин подполковник. Вы можете мне не поверить, но искренне рад вас видеть.
— Здравствуйте, Баур, присаживайтесь.
Баур уселся на краешек табурета и попросил разрешения дать ему еще один стул, примостить культю. Савельев открыл дверь и приказал конвойному принести табурет и два стакана крепкого чая. Когда все было исполнено, он начал допрос с формальных вопросов об имени, годе и месте рождения, родственниках, учебе, годах и местах службы, званиях и наградах, партийности. Но, к удивлению Баура, подполковник ни слова не спросил о фюрере, последних днях в фюрербункере, не задавал глупых вопросов о способах бегства фюрера из Берлина, о документах и ценностях, вывезенных в Альпы самолетами особой правительственной эскадрильи, не интересовался Генрихом Мюллером и Мартином Борманом. Савельев спросил:
— Как себя чувствуете, Баур?
С благодарностью улыбнувшись, тот ответил:
— Спасибо, господин подполковник, видимо, мог бы и лучше, но в целом вполне сносно.
— Как нога, заживает?
— Потихоньку затягивается. Требуется серьезное лечение, но в моих условиях это вряд ли возможно.
— Постараюсь чем-то помочь. Во всяком случае, лекарства, необходимые растворы и перевязочный материал обещаю. — Савельев сделал пометки в блокноте. — Будут ли какие просьбы?
— В целом, господин подполковник, все в порядке, только вот переписку с родственниками не разрешают. Вернее сказать, писать не воспрещают, но письма, я твердо знаю, в Германию не отправляют. Неужели ваши коллеги боятся, что я сообщу что-то секретное? Для этого есть цензура.
— Разберемся, — буркнул Савельев, сделав пометку в блокноте. — Баур, у меня к вам несколько вопросов. Что вы знаете о производстве реактивных двигателей для самолетов Ме-163, Ме-262, Ar-234, Ju-287, Не-280 и других машин?
Баур задумался, левой рукой крепче оперся о костыль, пальцами правой стал потирать кончик носа. Глядя в пол, а возможно, не глядя никуда, он безмолвно просидел несколько минут. Савельеву даже показалось, что группенфюрер СС замкнулся и выбирает: отвечать на вопрос или нет. Но не стал торопить пленного, принялся листать исписанные страницы блокнота. Отхлебнув из стакана, Баур начал:
— Возможно, вы знаете, германская промышленность к концу войны успешно освоила серийное производство двух отличных реактивных двигателей: BMW-003 и Jumo-004.
— Мы не только знаем об этом, в наших руках есть практически все модели производившихся в Германии реактивных самолетов и оба двигателя в разных модификациях.
— Следовательно, вы также знаете, что каждый двигатель выпускался в различных модификациях для истребителей, штурмовиков, разведчиков, истребителей-бомбардировщиков и бомбардировщиков. Но беда состояла в том, что двигателей выпускалось недостаточно, их крайне не хватало, за них дрались концерны Юнкерса, и Мессершмитта, и Хейнкель, и другие фирмы. Дошло до того, что с сорок третьего года генерал-фельдмаршал Мильх лично и поштучно распределял двигатели по сборочным заводам всех фирм.
— Где выпускались эти двигатели?
— Где конкретно выпускали BMW-003 и его модификации, я не знаю. Полагаю, в Баварии и еще где-то на Западе. Никогда этим не интересовался. Хотя погодите, где-то слышал про завод в Алахе, но могу ошибаться. А вот двигатели Jumo-004 в разных модификациях производились в Дессау на моторостроительном заводе Юнкерса.
— Откуда вам это известно? — Савельев старался не показать немцу своего волнения.
— Во-первых, я много раз по службе бывал на заводах Юнкерса, знал руководителей, конструкторов, инженеров. От них я слышал о налаживании производства реактивного двигателя именно в Дессау. Я был дружен с полковником люфтваффе Хайо Германном, первым испытателем Ме-262В, ночного истребителя-перехватчика. В феврале этого года, будучи на испытательном аэродроме в Рехлине, я повстречал там полковника Германна, который только завершил очередной полет на новой машине. Он и рассказал мне, что на западной окраине Дессау в штольне старой соляной шахты наладили массовое производство Jumo-004.
«Баур подтвердил то, что уже обнаружено моими людьми в Дессау, — подумал Савельев, — это, видимо, и есть тот самый подземный завод. Но вряд
