из ноздрей, «кормилица» потеряла интерес и утопала вглубь стайки, аккуратно переступив троицу упитанных свиней — помещение ярко освещено огромной лампочной под потолком. Ну и воняет как положено, да!
— Ты гость? — раздался голос из тьмы.
— Гость! — подтвердил я, отвернувшись от окна и старательно моргая на темный силуэт в проходе в огород. — Удобства ищу!
— Рано налево повернул! — хохотнул силуэт и щелкнул выключателем, обернувшись гладковыбритым усатым мужиком средних лет, с каштановыми волосами, в клетчатой рубахе и черных брюках. Фамильное сходство налицо — тоже широченный и невысокий.
— Здравствуйте. Меня Сережа зовут!
— Степан! — поручкались, и я отметил кучу старых и относительно свежих царапин на его лапище. — Вон туда иди, писатель! — махнул он на проход и пошел домой.
Его же не приставят «погулять с мальчиком, чтобы не потерялся»? Мне вот оно ну совсем не нужно! Посетив туалет, оснащенный не без изящества сколоченным «унитазом», придумал хитрый план, сложив послезнание с вновь полученной инфой. Задача 1: найти то, что не удалось найти «всей королевской рати» — либо сразу тела, либо одежду, либо другой однозначный вещдок. Задача 2: аккуратно прикопать это на территории дачи, где очень удачно как раз в это время квартирует светило русской словесности Александр Исаевич Солженицын. Я его трогать пока не хотел, потому что не знал как, но теперь есть вот такой откровенно авантюрный вариант. Впрочем, Ивану-дураку на Руси всегда везло! Деда Петя явно не откажется поделиться подробностями с любопытным мальчиком — это позволит мне узнать, где искать точно не нужно. А дальше — пойду ощущать психополе как Хабенский в сериале «Метод». Шутка! Просто я тут все равно на несколько дней залип, так почему бы не погулять по славному городку Зеленоградску?
Разувшись в сенях, покосился на запертую на крючок дверь, надо полагать, кладовки, и потянул дверь «жилую», которая обдала меня уютным теплом и вкусными рыбными запахами. Оказавшись в оклеенном обоями с растительным узором прихожей, закрыл за собой дверь и пошел по укрытому паласом дощатому полу на звуки смеха. На развилке оценил темный проход по коридору дальше и выбрал пойти направо — в освещенную кухню, где за столом сидело трое мужиков. Здесь же нашлась и печка — увы, уже «современная», с приделанными к котлу трубами отопления, расходящимися по всему дому. Пока я мыл руки и присоединялся к народу, Петр Иванович озадачил:
— Я тебя завтра к нашим поведу, в ДК Машиностроитель!
— А вам от начальства не попадет за такие мероприятия во время этого вот всего? — развел я руками.
— Да по*уй уже, — разочарованно отмахнулся он и налил сначала деду Лёше, потом сыну, потом — себе.
Для меня на столе приготовлен запотевший кувшин, надо полагать, кваса. Нормально, тоже градус дает!
— И вообще — «наши» — это фронтовики! — добавил он.
— Спасибо за такую честь! — от всей души поблагодарил я и налил квасу в граненый стакан, подцепил вилкой кусок жаренной рыбы со сковороды, отправил в тарелку, туда же — соленый огурец и две вареные картошки.
Фронтовики — это замечательно, но половина дня минусуется. Да весь минусуется — это же минимум до обеда, а темнеет нынче рано. Темноты я не боюсь — деды на ночь глядя не пустят.
— Завтра же демонстрация — разве ДК не занят другими мероприятиями?
— А мы тихонько, в Малом зале! — ответил деда Петя. — Вот после демонстрации сразу и пойдем. Тебя не приглашаю! — добавил для сына.
Тот хрюкнул и разлил по-новой. Намахнув стопарик, его отец без понуканий начал рассказ:
— Уж где мы только не искали…
Под конец рассказа, сменив опустевшую бутылку «Столичной» на бутыль побольше, с мутной самогонкой, дед Леша понял, что подарки из моей головы благополучно вылетели и отправил доставать их из оставшегося в багажнике чемодана. Нехорошо, но лучше поздно, чем никогда!
— Ого, зефир в шоколаде! Мне бабка все мозги проела этим зефиром. Наши аж в Бобруйск мотаются на поезде. У ворот «пищевика» караулят, чтобы из-под полы купить, а тут ешь не хочу. Я даже распаёвывать не буду, пусть хозяйку дожидается. — прокомментировал «гвоздь программы» Петр Иванович. — О, а это что? Мармелад в шоколаде? И такое чудо есть? Ну уважили, так уважили!
— А Степка тоже фейхоы этой привез целую кучу! — добавил он, когда из чемодана появились ягоды. — Из Сухуми аж!
— Так с макаками и возишься? — добродушно хмыкнул дед Лёша.
— А чего мне, мне обезьяны нравятся! — привычно-независимо ответил Степан.
— Обезьяны? — влез любопытный я.
— Я в НИИЭПиТ работаю, на базе Сухумского обезьяньего питомника. Центр изучения приматологии международного значения, между прочим!
— Дрессируете? — предположил я, изрядно повеселив этим дедов.
— Фармацевт я! — фыркнул Степан, показал расцарапанные руки. — А это мы день рождения академика праздновали, ну и на спор…
— Не надо бы ребенку про такое рассказывать, — перебил его Петр Иванович.
— И правда! — ехидно подмигнул мне «обезьяний фармацевт».
Вот и не получишь за это формулу «Омепразола»! Увы, все еще невелико прикрытие, и фиг я с помощью Степана это залегендирую. Ай, ладно, напишу про это в «инфобомбе», пусть КГБ по своему вкусу будущего Нобелевского лауреата выберет. Совестно — я такое лекарство «солю», а народ-то от изжоги мается — вон дед Лёша коктейльчик из соды с уксусом пару раз в неделю пьет. Но обезьянки — это здорово!
— А к вам пионеров пускают? Я бы с ребятами когда-нибудь приехал.
— Пускают, а как же! — кивнул Степан. — Приезжайте, у нас хорошо!
— «У нас»! — фыркнул Петр Иванович, наливая по-новой. — Совсем абхазом стал.
— Все мы — советские люди, — пожал плечами его сын.
Выпили, и деда Лёша вспомнил о важном:
— А Сережка-то себе косоглазую нашел!
— Казашку чтоли?
— Японку, говорит.
— Дед Лёш, это — грубо и обидно! — расстроился я, — Косоглазие — это болезнь, а Саяка — абсолютно здоровая! И в ней от японки только оболочка, так сказать — глаза закроешь, и ни в жизнь не догадаешься, что перед тобой не русская девчонка!
— Ишь как задергался! — ехидно фыркнули деды, и я почувствовал, как у меня краснеют уши.
* * *
На демонстрации, несмотря на промозглый ветер и легкую водяную взвесь в воздухе, мне понравилось — немного этому поспособствовал малюсенький глоток из деда Петиной фляжки — «для сугреву!». Коньяк обжег совсем неприспособленное для этого горло, но «сугрел» как надо, заодно добавив настроения, и, так сказать, чувства локтя в отношении пришедшей на главный советский праздник толпы. Сплачиваемся, соотечественники! В моих закутанных в черные вязаные перчатки руках — древко стяга с надписью «Слава Великому Октябрю!», деда Петя выделил, как самому
