кино, если ты с работы пришел за*банный, а на экране — тоже все за*банные? Это значит, Сережка, надежды у людей не осталось да веры в свою правоту!
Я покивал, усвоив мудрость предков.
— А теперь, из-за Милошевича е*аного, гайки поди опять затянут — будем на страду смотреть и рекордную выплавку чугуна, — вздохнув, совершенно логично предположил он.
— А еще — на жутко высокохудожественные самолюбования условного Тарковского своим богатым внутренним миром, — добавил я.
— «Иваново детство» хорошее, — ответил дед.
Жена деда Лёши дама интеллигентная, и выписывает журнал «Искусство кино». Но про «глаза тускнеют» это он поразительно точно заметил — про такое в журнале не пишут, это нужно самому отсмотреть и отрефлексировать. У меня бы, например, фиг так получилось.
— Здравствуйте, извините, а вы случайно не Ткачёв? — отодвинув от своего лица свежую «Пионерку», спросила сидящая через проход от нас тетенька лет тридцати.
— Ткачёв! — не стал я секретничать.
— Ничего себе! А я тут как раз ваше интервью читаю! — она с улыбкой продемонстрировала маленькое, снабженное моей фоткой на фоне школы с «Огоньком» в руках, интервью всего на полосу — все, что «Пионерская Правда» смогла мне выделить. — А вы не распишетесь? — протянула мне газетку.
Жутко приятно!
— С огромной радостью, я только начинаю быть писателем, поэтому общественным вниманием пока не избалован! — поделился я чувствами с женщиной. — Вас как зовут?
— Галя! Галина Андреевна!
Жаль, что не Леонидовна с фамилией Брежнева! Но какие мои годы?
— «Сотворен Адам из глины. Что ж касается Галины, Говорю при всем народе: Материал здесь благороден». — Аккуратно вывел я, расписался и вернул газету.
Дама прочитала, хихикнула, полыхнула щечками и поблагодарила. Фигово быть маленьким — вот таких Галин из «благородного» материала натурально толпы, и все любят поэтов-писателей. Ну уж нет! Беспорядочным половым связям — бой!
Интервью у меня взяли в последний день перед каникулами. Строго шаблонное — кто, откуда, как дошел до жизни такой, какие дальнейшие планы. Не удержавшись, вкинул «теорию освободившейся памяти». Удобно же! И как это проверять без сыворотки правды в подвалах Лубянки?
— А вы правда ничего не помните? — округлив голубые глазки и приоткрыв от любопытства ротик, спросила Галина.
— Лучше на «ты», я же еще маленький! — улыбнулся я ей. — Ничего, но оно того стоило!
Почуяв интересное, подтянулись и навострила уши и львиная доля остальных пассажиров — интеллигентный в СССР народ, и «Огоньки» с «Литературками» выписывает охотно. Не без внутреннего смущения ответив на вопросы про «творчество (ах!)», переключился на анекдоты и юморески, развлекая народ до самого приземления в аэропорту Калининграда.
— Как по-немецки будет «Было наше, стало ваше»? Кёнигсберг! — закончил «актуалочкой», получил аплодисменты и ряд телефонных номеров — на первый взгляд ничего полезного, но мало ли как карта ляжет? — и мы с дедом Лёшей выбрались в промозглую темноту — уже почти ночь.
Глава 23
Друг деда Лёши — Петр Иванович — представлял собой полную его противоположность: ростом где-то в метр шестьдесят пять, словно в компенсацию — широченный, на лысой голове весело играли блики фонарей — не менее качественно их отражал и стоящий рядом с встретившим нас на выходе из терминала Петром Ивановичем зеленый 402-й «Москвич» — по натуре подвижный и с густой россыпью «улыбчивых» мимических морщин.
Пожал протянутую мне лапищу.
— Так вот ты какой, писатель Ткачев! — улыбнулся. — Ну молодец, что тут скажешь!
— Спасибо! — поблагодарил я.
Погрузились в машину и поехали. Вокруг — обильные силуэты недостроек и башенных кранов в окружении частного сектора — Калининград в эти годы активно перестраивается.
— А у нас тут, б*ядь, ЧП всесоюзного масштаба! — оторвав руки от баранки, Петр Иванович широко ими развел, проиллюстрировав размеры проблемы. — Приехали, б*ядь, в Зеленоградск отдохнуть аж жена секретаря Тюменского горкома с матерью, и пропали!
— Ничего себе! — отреагировал сидящий на переднем сиденье дед Лёша.
— Третьего дня сам Щелоков приезжал… — посмотрев на меня в зеркало заднего вида, подмигнул. — Не знакомы еще?
— Пока не знакомы! — улыбнулся я. — Только с Волковым Анатолием Ивановичем, начальником нашего ГУВД виделся, он мне бумажку подписал с разрешением песни петь где хочу.
— А что, на песни разрешение нужно? — удивился Петр Иванович.
— Как бы не нужно, но вот вы если уличного музыканта встретите, что делать будете? — спросил я действующего участкового.
— На всякий случай проверю документы, — пожал он плечами. — И пусть себе поет, ежели репертуар, конечно, приличный.
— У меня приличный, но под перегибы на местах попал немножко, — вздохнул я. — Теперь вот, легализовался как бродячая творческая единица!
— Я ж тебе не рассказывал, — вступил в беседу дед Лёша. — У нас тут такое случилось…
И всю оставшуюся дорогу он рассказывал о наших с мамой приключениях.
«Не рассказывал», да. Потому что бывают такие друзья, с которыми видишься несколько дней в год, а перед встречами — копишь новости и темы. Петр Иванович с дедом Лёшей — из таких.
— Вот что ваша Москва с людьми делает! — подвел итог деда Петя (трансформировался в процессе дед Лёшиного рассказа), и с изрядно убитой грунтовки повернул к дому, осветив фарами аккуратно выкрашенный синей краской штакетник, такие же ставни на завешанных шторами окнах бревенчатого образцово-показательно ухоженного домика, из трубы которого в ночное небо валил дымок.
Покинув машину, хозяин недвижимости пошел открывать синие, набранные из досок, ворота, а дед Лёша счел нужным объясниться.
— Я на северах пятнадцать лет отработал, Сережка. Два сына у меня, и одна дочь. Восемь внуков. Все в кооперативах живут, все с машинами — не все я, конечно, сами…
— Понимаю, дед Лёш. Всегда уважал здоровый аскетизм.
Довольный, немножко комплексующий дед кивнул мне в зеркало заднего вида, вернувшийся хозяин завез нас в просторный двор: слева — крылечко, справа — поленница, прямо по курсу — гараж, к которому почти на всю ширину двора пристроено всякое хозяйственное — стайка, сараи, сеновал. Огорода за всем этим не видно, но, уверен — он там есть.
— Удобства там, насквозь пройдешь и сразу налево! — пояснил мне деда Петя.
Дед Леша, надо полагать, знает.
— Собаки нету? — на всякий случай уточнил я.
— Бабка нынче в отъезде! — гоготнул деда Петя, изрядно развеселив и деда Лёшу.
Не став осуждать пожилого человека, пошел к сараю, вдыхая пахнущий топящимися печками прохладный воздух. Хорошо в деревне! Особенно вот так — когда урожай убран, и можно буквально лежать на печи. Интересно, формат местной позволяет?
— Мууу!
— Здравствуйте, корова! — обрадовался я встрече и потрепал высунувшееся на меня из узенького деревянного окошка стайки жующее черно-белое животное по морде.
Дохнув на меня паром
