сквозь неожиданно плотное скопление людей, Квинт сперва не мог понять, о чем идет речь, но, когда паренек произнес имя Оппия, он остановился и навострил уши.
— Сочиняя наглую ложь, он подбивал вас, достопочтенные граждане Рима, к совершению государственной измены! Подумать страшно, что могло произойти, если бы ему сопутствовал успех! — размахивающий руками паренек слишком явно переигрывал.
Весь смысл его слов дошел до Квинта с запозданием, но как только это произошло — он замер на месте. Подбивал? Почему этот парень говорил об Оппии в прошедшем времени?
Его охватило нехорошее предчувствие и, не в силах ему сопротивляться, он поковылял к рострам. С каждым шагом волнение нарастало и достигло своего пика, стоило ему остановиться у висящего прямо на уровне глаз длинного списка имен.
Проскрипционного списка.
Гай Лигарий. Перечеркнуто. Марк Лигарий. Публий Овидий Назон. Перечеркнуто. Гай Саллюстий Крисп.
Боги, а этот-то что мальчишке сделал?! Он же последние несколько лет только книги писал.
Гай Оппий. Перечеркнуто.
Сердце пропустило несколько ударов. Харон.
Гней Домиций Кальвин. Гай Азиний Поллион.
— Эй, смотри, уже за головы консулов деньги дают! — словно сквозь толщу воды донесся до Квинта звонкий, практически мальчишеский голос.
Луций Корнелий Бальб.
Сердце бешено стучало в ушах. Весь мир сузился до этого длинного и зловещего куска папируса.
Квинт Калавий.
Квинт почувствовал, как мир схлопнулся.
На плечо ему легла рука. Замершее было сердце, заколотилось с утроенной силой. Бессознательно зажав в кулаке мешочек с монетами для утяжеления удара, Квинт приготовился дать последний в своей жизни бой.
Люди часто говорили, что непосредственно перед смертью у каждого проносится перед глазами вся его жизнь. Он никогда ничего подобного не испытывал, хотя множество раз ходил по лезвию ножа, и считал все эти россказни не более, чем байками.
До сего дня.
Он зажмурился, готовясь к неизбежному удару — и перед глазами стали мелькать мысленные образы. Мать, отец, по ошибке погибший в сулланских проскрипциях. Квинт родился уже после его смерти, но это не мешало ему всю жизнь иметь четкий образ в голове. Друзья детства. Строгий школьный учитель.
Подготовительный лагерь. Смешавшиеся в одну кучу бесконечные кровавые битвы и не менее бесконечные пьянки. Триумфы. Отставка.
Гелия, держащая на руках маленький сверток с плачущей Калавией. Сердце сжалось — не такой судьбы он для нее хотел. Видел Юпитер — не такой.
Снова кровавые битвы, снова пьянки, снова триумф. Еще одна отставка.
Квинт резко обернулся — и едва успел остановить занесенную для удара руку. Глазами размером по пять ассов, на него в упор смотрел Ворен.
— Квинт, ты чего? — ошарашенно спросил он, уставившись на выброшенный в его сторону кулак, а затем, заметив заляпанную грязью тунику Квинта, наливающийся на его скуле синяк и сбитые в кровь костяшки пальцев, добавил — С кем-то подрался?
— Да чтоб тебя, Луций! Нельзя же так подкрадываться! — с облегчением хохотнул Квинт и только после этого опустил руку.
— Ты уже минут пять стоишь тут как истукан и таращишься на список. Что там?
Квинт сделал шаг в сторону, позволяя Ворену рассмотреть имена получше. Тот быстро пробежал их глазами до самого низа и, не выказывая никаких эмоций, обернулся к нему.
— Возьми себя в руки, и уходим отсюда.
— Не надо. Я все равно уже мертв, — обреченно покачал головой Квинт, — Не подставляйтесь. Бери Тита и идите к моему патрону без меня. Нашему общему другу, — он сделал ударение на последнее слово, — Все еще нужна помощь. Если мы все умрем… Сам понимаешь, что его ждет.
— Квинт, — Ворен схватил его за плечи, — Осмотрись. Ты думаешь, кто-то рискнет нас тронуть?
За его спиной стояли люди. Десяток, два, три. Одеты они были в гражданское, но военная выправка выдавала их с головой. Свои. Боги…
Как они добрались до дома Поллиона, в памяти Квинта не отложилось. Пусть Ворен и Пулло всю дорогу пытались его разговорить, мыслями он был не здесь — и поддержать беседу никак не мог, ограничиваясь односложными ответами невпопад.
Он не понимал, как могло так получиться. Кто мог их всех сдать. Вариантов, к сожалению, было куда больше, чем ему хотелось признавать.
— Квинт, очнись! — Ворен помахал перед его глазами рукой.
Квинт моргнул и перевел взгляд на него. Пришли уже что ли?
— Мы решили — человек двадцать для охраны останутся с твоим патроном, а мы, со всеми остальными, пойдем к нашим, — продолжил Ворен.
— Зачем? — не понял Квинт, — Я только от них.
— Ну ты сам подумай! — вмешался Пулло. Весельчак и балагур, сейчас он выглядел необычайно серьезным. Квинт никогда его таким не видел, — Мальчишка же только что расписался в том, что Оппий все это время говорил правду.
Нестройный хор голосов легионеров подтвердил, что они всецело разделяют мнение своих центурионов.
— В смысле? — голова Квинта никак не хотела начинать работать.
— Тупишь, Квинт, — подхватил Ворен, — Зачем ему затыкать Оппия таким радикальным методом, если он несет какую-то не имеющую ничего общего с реальностью чушь? Совершенно незачем. Даже если ему кто и поверит, достаточно предоставить толпе этого «провокатора Антония», чтобы развеять любые сомнения. Ну что может быть проще? — легионеры одобрительно загудели, — А он как действует? Убивает Оппия, вносит вас всех скопом в проскрипционные списки. И никому, совершенно никому не показывает этого «провокатора», которого его солдаты уволокли на глазах всего Города. Какой еще вывод тут можно сделать? Думаешь, кто-то из наших не поймет?
Да. Да, пожалуй, это имело смысл.
Квинт неуверенно кивнул ожидающему хоть какого-то ответа Ворену.
Их колонна тормозила. Идущий впереди Пулло остановился на очередном перекрестке как вкопанный и, покрутив головой по сторонам, обернулся к Квинту:
— А дальше-то нам куда?
— А? — Квинт все еще не совсем пришел в себя, и реакции его были заторможенными, — Налево. Мы уже почти пришли.
Он первым пошел в указанном направлении, и остальные гуськом потянулись за ним по узкому переулку.
Несколько рабов впереди, услышав их шаги, оглянулись и, с неподдельным страхом на лицах, прижались к стене чьего-то дома. Разминуться на улочках застроенного до предела Паллатина было задачей нетривиальной, и Квинт несколько удивился, когда они ловко избежали столкновения.
Дверь в дом Поллиона оказалась не запертой. Ему стоило насторожиться уже в этот момент, но усталость, — и моральная, и физическая, — брала свое, и он сперва не придал этой мелочи никакого значения. Потом по ушам ударила оглушающая тишина, а взгляд выцепил из полутьмы потеки крови на вымощенном мозаикой полу — и его словно пронзило молнией.
Что, к гарпиям, здесь произошло?
Несмотря на теплый душный вечер, по рукам пробежал холодок. Смутная
