сто любящих отцов! – «Если бы я долгие годы возносил ему благодарности, то и это означало бы, что я ничего не смогу сказать. Без моего ведома несколько дурных несчастных людей сделали непристойные дела, о которых я не был осведомлен…»[29]
– Несколько дурных людей? – усмехнулся Тимур. – Ваш хозяин разорил половину моего государства и разорил бы вторую, если бы я не встал у него на пути! – Он умерил гнев. – Но говорите, послы, говорите, это упрек не вам – вашему господину.
Посол покорно и осторожно кивнул:
– «Теперь я уповаю надежду, что государь своей милостью и добродушием простит наши прегрешения».
Тимур неторопливо сделал глоток вина, другой. Он молчал, как молчит до срока подступающий зверь, и это молчание заставляло послов трепетать.
– Когда вашего хозяина раненого привезли ко мне, то всему миру стало ясно, что я принял его как сына, – заговорил Тимур. – Я давал ему оружие и войска, помогал в борьбе с его врагами, и не единожды. Наконец, я передал ему престол Урус-хана, посадил Тохтамыша на царский трон и поставил ханом Джучиева улуса. Хотя все это было дано ему Аллахом великим, я был причиной тому. Он для меня был как сын, а я для него – как отец.
– И наш хозяин говорит о том же! – живо подтвердил стоявший на коленях посол.
– Да! – наконец-то вскипел Тимур и поставил пиалу. – Но теперь, когда он добился власти и величия, в нем проснулись великодержавные устремления! Забыв все наши милости, во время нашего пребывания в Иране он пришел и разорил нашу страну, доставил мусульманам страдания. Эти его деяния я не воспринял близко к сердцу и сказал: «Это проделка из-за глупости – юноша придет и извинится». Однако, как говорят, он сильно возгордился, от своих дел нисколько не раскаялся, вознамерился напасть на нашу страну и послал войско. И когда мы из Ирана возвратились в свою страну, то его войско, услышав о нас, бежало. Теперь он видит, что мы идем в его страну, и он, якобы идя по пути раскаяния, просит прощения. Хватит! Его дурным деяниям несть числа! Теперь нельзя доверять его словам, мы от пути войны не свернем и пойдем на него. И посмотрим, кому Аллах великий и всевышний подарит победу. – Тимур взглянул на своих слуг, державших наготове самую дорогую одежду для гостей. – А теперь, послы, наденьте золотошвейные халаты, в которых я принимаю дорогих мне гостей, и ешьте наш плов, такого вы не отведаете в Сарае. С вами будут обращаться хорошо, даю слово, совсем не так, как ваш хозяин обращался со мной и моими подданными. И ждите – все решит курултай.
21 февраля 1391 года послам Тохтамыша дали выговориться на срочно собранном курултае. И вновь в послании Тохтамыша прозвучали обвинения в адрес дурных людей, толкавших несчастного хана на эти походы, и вновь прозвучали слова раскаяния: «Теперь я уповаю надежду, что государь своей милостью и добродушием простит наши прегрешения».
– Сквозь эти слова я слышу шипение гюрзы, – негромко проговорил Хаджи Сайф ад-Дин, давно уже не веривший неблагодарному ордынскому владыке. – Он потерял союзников – Могулистан и Хорезм, вот откуда его пресмыкающийся тон!
Конечно, если бы Тимур не хотел этого столкновения, то его бы и не было. Но теперь он всем сердцем желал решающей битвы, и его беки чувствовали это. Им тоже хотелось крови вероломных ордынцев!
И курултай решил: БЫТЬ ВОЙНЕ.
– Вы услышали волю моих полководцев, – сказал Тимур послам. – Пусть все решит Аллах и наши мечи. Вас я не отпускаю – пойдете со мной.
Послы поклонились – живы и целы, уже хорошо.
Тимур решил не идти коротким путем – через разоренные им среднеазиатские районы, где бы их встретило свежее и сытое войско Тохтамыша на откормленных в степях Дешт-и-Кипчака лошадях. Он выбрал сложный, хитрый, одному ему ведомый путь через Голодную степь.
– Ты ведь давно решил идти так? – спросил его Сайф ад-Дин. – Именно поэтому мы уничтожали на своем будущем пути всех могулов, не так ли?
Тимур только усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:
– Я их уничтожал на всякий случай. Было бы скверно, если бы мы оставили этих дикарей за спиной, как ты считаешь, мой верный друг?
Все было именно так. Тимур заранее подготовил им дальний путь, убрал возможные препятствия. Голодные и злые, весной они прошли солончаковую степь и вышли к реке Сарысу. Она показалась всем после этого пути райским источником. Армия Тимура не кланялась ни перед кем, но она поклонилась реке. Встав на колени, тысячи воинов пили чистую благословенную воду. Они утолили жажду, теперь стоило хорошенько набить желудки мясом и запастись провиантом. Армия переправилась через Сарысу и после нескольких переходов в предгорьях Улытау устроила великую облавную охоту. Убитой дичи оказалось даже больше, чем было надо для того, чтобы накормить всех и запастись впрок.
И только после этого полководец устроил смотр своим войскам. После такого тяжелого перехода он должен был знать, в каком состоянии его бойцы. Яса Чингисхана гласила: «Он приказал своим наследникам проверять лично войска и их вооружение перед битвой, поставлять войскам все необходимое для похода и наблюдать за всем, вплоть до иголки и нитки, и если какой-либо воин не имел необходимой вещи, то его надлежало наказать». Такие рекомендации по воинской дисциплине были великим подспорьем для таланта полководца. Тимур соблюдал эти правила неукоснительно, хорошо понимая, насколько был прав покоритель мира.
Армия выстроилась в степи туменами, в каждом тумене отдельно стояли тысячи бахадуров, в каждой тысяче – сотни. Всюду поднимались вверх знамена подразделений. Тимур объехал принцев – сыновей и внуков, стоявших во главе своих войск, и первых командиров, с которыми воевал долгие годы. Испытанные в боях вожди уже проверили своих солдат, теперь государь даст смотр командирам и, на свой выбор, бахадурам. Он мог вызвать из строя любого и, не жалея времени, проверить все оружие, экипировку, оснащение лошадей. Все знали об этом и приготовились.
С особой душевной теплотой Тимур подъехал к своему второму сыну – Умаршаху. Тот вышел из строя и, встав на одно колено, вложил свои руки в руки отца. От принца Тимуру преподнесли подарки.
– Встань, мой дорогой сын, – сказал Тимур. – Я горжусь тобой. – Государь нахмурился. – У тебя на глазах слезы – отчего?
– Я жду битвы, мой повелитель, это слезы радости и восторга, – вставая, ответил сын.
– Слова настоящего бахадура, – растроганный, кивнул Тимур.
Но он, умевший читать чужие мысли, потому что хорошо знал людей, не сумел в этот раз прочитать мысли
