себя ярма, никогда не достигнет свободы и самостоятельности.
Это безнадежное отчаяние его соплеменников, которое, развившись, могло привести к осуществлению желаний церкви, наполнило скорбью глубоко религиозного Исаака Абрабанела, и он выступил против этого опасного настроения. Он составил три сочинения, приведя из Библии, именно из книги Даниила, и из агады, по его мнению, самое неопровержимое доказательство того, что Израиль может твердо рассчитывать на блестящую будущность и верить в скорое пришествие Мессии. Хорошо знакомый со всей еврейской письменностью и с христианской литературой, с историей и географией, Абрабанел мог более основательно, чем это делалось до того, опровергнуть противоположные воззрения, будь то со стороны евреев или христиан. Теплота, с которой он отнесся к этому вопросу, исходила не только изиэ головы, но и от сердца, ибо мессианское упование было для него не только твердынь убеждением, но и потребностью сердца. Шестидесятилетнему Абрабанела, сломленному более страданиями, чем старостью и написавшему свое сочинение дрожащей рукой, охотно прощаешь его резкие выпады против писателей, не признававших мессианской веры (Галипапа) или отводивших ей лишь второстепенное место в иудаизме (Албо), ибо эта вера была для него единственным оплотом, душевной потребностью. Но в своем оправдании мессианских упований он зашел слишком далеко: увлекаясь своей аргументацией, он также не избежал детских нелепостей. По его вычислениям, мессианская эпоха неизбежно должна была наступить в 5263 году от сотворения мира и завершиться падением Рима приблизительно через четыре семилетия. Но его вычисления были так же произвольны и оказались такими же обманчивыми, как и вычисления его предшественников, Саadln, Авраама б.-Хия, Нахманида и Герсонида (последние три единодушно считали 1358 г. годом пришествия Мессии), и столь же тщеславными, как и прорицания Авраама Абулафии, Моисея де Леон (в Зогаре) и других кабалистов.
Эти точные и определенные мессианские вычисления, исходившие от спокойного и рассудительного, высокоуважаемого Абрабанела, в связи с другими кабалистическими фантазиями, повлияли, по-видимому, на одного мечтателя, который возвестил пришествие Мессии в» самом непродолжительном времени. Немецкий еврей, Ашер Лемлейн (или Лемлнн) выступил в Истрии (близ Венеции), как предтеча Мессии (1502 г.). Он возвестил: если евреи покаются, станут бичевать себя, проявят полное смирение и будут совершать добрые дела, то Мессия непременно явится через полгода; столп огненный и облачный будет им предшествовать, как при выходе из Египта, и беспрепятственно поведет их в священный город; предзнаменованием пришествия явится внезапное обрушение всех христианских церквей. Вследствие претерпеваемых страданий и кабалистического угара, умы были восприимчивы к этим болезненным упованиям. Ашер Лемлейн нашел многих» приверженцев, которые распространяли его прорицания, нашедшие отклик» в Италии и Германии. Увеличились посты, молитвы, подаяния. Это время назвали «годом покаяния». Все готовились к наступлению чуда. На грядущее избавление и возвращение в Иерусалим все рассчитывали так твердо, что все остальное было буквально отброшено. Более трезвые и рассудительные люди не решались выступить против этой всеобщей экзальтации. Даже христиане верили в мессианские проповеди Ашера Лсмлейна. Но пророк внезапно умер или погиб, и шарлатанству положен был конец. Это разочарование особенно сильно подействовало на тех, которые твердо и неуклонно верили в Лемлейна. Многие евреи перешли из-за этого в христианство. Исаак Абрабанел, который дожил еще до вычисленного им мессианского года и до движения Лемлейиа, был, вероятно, сильно пристыжен всеми этими происшествиями. И поэтому он предпочел умолчать о своих мессианских вычислениях в книгах, написанных им после этого года.
Однако, несмотря на безрезультатность лемлейнского движения, мессианская надежда все еще не погасла в сердцах; она была необходима, ибо давала силы переносить горе. Поэтому кабалисты не переставали заново возбуждать надежды и снова возвещать их чудесное осуществление. Мессианская вера жила даже в кругах маранов; они ухватились за нее, ибо она была единственным лучом надежды на грядущее избавление. Приблизительно к тому же времени одна молодая маранка 15-ти лет из Гереры, в окрестностях Бадайоца, возвестила, что Мессия говорил с ней и вознес ее на небо, где она видела, что все мученики, погибшие на кострах, сидели на золотых стульях. Эта маранская девушка укрепила надежду на скорое пришествие Песий, который поведет евреев в обетованную землю. Многие мараны из города и окрестностей уверовали в эту пророчицу Мессии и стали стекаться к ней; в числе маранов были и такие, которые прежде были обвинены в исповедании иудаизма, но помилованы, благодаря раскаянию. Когда это стало известно, 38 маранов, которые верой в Мессию обнаружили свое иудейство, были сожжены в Толеде. Спустя три десятилетия среди них возникло более значительное мессианское движение, которое, благодаря своему развитию и участникам, представляет большой интерес. Мараны Испании и Португалии играли в нем главную роль.
Эти несчастнейшие из несчастных, которые отказались от унаследованной ими веры и тем в сущности отреклись от самих себя и принуждены были исполнять церковные обряды, в глубине души им ненавистные, и притом исполнять с мучительной тщательностью, были преследуемы инквизицией и ненавистью христианского населения, которые ни на минуту не забывали их еврейского происхождения. Не доверяя маранам, великий инквизитор, Торквемада, добился у папы Александра VI воспрещения посвящать их в монахи доминиканского ордена в Авиле. Их жизнь представляла собой, без преувеличения, кромешный ад. В большинстве своем они, как ни старались, не могли полюбить христианство. Да и как им было полюбить вероисповедание, носители коего ежедневно требовали все новых человеческих жертв, находя их под самыми ничтожными предлогами, среди лже-христиан? Во время второго испанского великого инквизитора, Децы, произошли еще большие жестокости, чем при Торквемаде. Он и его ставленники, особенно Диего Родригец Люцеро, благочестивый палач в Кордове, совершили столько позорных преступлений, что современник инквизиции, полный нравственного возмущения, через три десятилетия после её возникновения, дает ей следующую яркую характеристику: «Архиепископ Севильи (Деца), Люцеро и Жуан де ла Фуенте опозорили все эти провинции. Их люди не уважают ни Бога, ни справедливости; они крадут, убивают, бесчестят женщин и девушек, позоря этим религию. Вред и несчастье причиненные гнусными слугами инквизиции моей стране, так велики, что должны повергнуть каждого в отчаяние». Люцеро (Лучезарный), названный современником за свои мрачные злодеяния Тенебреро (мрачный), насчитывал свои жертвы тысячами; он буквально жаждал крови еврейских мучеников. «Дайте мне евреев для сожжения», — восклицал он всегда. Его фанатизм превратился в свирепое каннибальство.
Всякий донос на марана о том, что последний соблюдает еврейский ритуал, являлся для Люцеро уликой, всякая же улика считалась доказанной виной, которая должна быть искуплена на костре. Некоторые из схваченных Люцеро маралов создали, из отчаяния, мести или хитрости, целое дело, в которое были впутаны, в качестве совиновников, многие старо-христиане высшего сословия. Мараны признались в возведенном на них
