Мэтью смутился и совсем по-детски попытался оправдаться:
— Этот беспорядок не я развел.
— Да ну?
— Свои вещи я держу в комнате…
— Но ты же пользуешься этой ванной.
— Конечно.
— Все вы ею пользуетесь. Но никто не готов даже носок с пола поднять.
Мэтью задумался, слышит ли их Ласло.
— Я убираю свои носки, мама. Уверен, и Ласло тоже.
— Я в переносном смысле! Оставь свой идиотский буквализм! — взвилась Эди.
— А ты перестань обвинять тех, кто ни в чем не виноват.
— Ни в чем?
— Да, — подтвердил Мэтью.
Эди плотно запахнулась в кофту и шагнула к нему.
— Мэтью, не знаю, заметил ты или нет, но я, между прочим, работаю, — сообщила она. — Играю шесть вечерних и два дневных спектакля в неделю. А если нам предоставят другую сцену, так мне придется работать месяцами. И почему-то все ждут, что я же буду и ходить по магазинам, и готовить, и убирать за пятью взрослыми людьми, не говоря уже о стирке. Как у тебя только язык повернулся сказать, что помогать по дому — не твоя обязанность?
— Раньше здесь все было иначе, — напомнил Мэтью.
— Что именно?
— Мы жили здесь как семья.
— Ну конечно, теперь многое изменилось, — согласилась Эди. — Ты теперь вдвое старше и платишь налоги.
— Вот именно.
— Ты о чем?
— Мама, мы платим за возможность жить здесь, — терпеливо растолковал Мэтью.
Оба помолчали.
Потом Эди недоверчиво переспросила:
— Хочешь сказать, это избавляет тебя от необходимости любого вклада, кроме денежного?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Мэтью в отчаянии выпалил:
— Просто найми помощницу полому. Заплати кому-нибудь, чтобы нам гладили белье. Пусть придет мастер и починит горячую воду. Только прекрати, слышишь? Прекрати разыгрывать мученицу!
Минуту Эди смотрела на него молча. Потом резко сказала:
— Катись в свой тренажерный зал.
— Всем трудно, — добавил Мэтью. — Всем и каждому. Мы уже слишком взрослые для такой жизни.
— Конечно, и теперь тебе подавай пятизвездочный отель.
Мэтью обернулся к ванной. Его халат по-прежнему валялся на полу. В его душе взметнулась волна ярости и отчаяния.
— Если бы! — с горечью воскликнул он.
Рут выбрала для малыша Кейт французскую пижамку — единственную подходящую по цвету для ребенка и без мультяшных уродцев ядовитых оттенков. Пижамка была белой, с маленьким серым медвежонком на месте нагрудного кармашка и пятью изысканными звездочками над ним. Покупка отняла немало времени — пришлось долго рыться в крошечных носочках и других одежках под табличкой «0–3 месяца».
В дополнение к пижамке она купила Кейт флакон масла для ванн и свечу в толстом стеклянном стакане. Сидя в парикмахерской, она увидела в одном журнале снимок, на котором мать и младенец вместе принимали ванну при свечах, и оба казались такими прекрасными и довольными, что Руг чуть не расплакалась от зависти. Вернувшись с покупками домой, она старательно упаковала подарки, тщательно перевязала их ленточками и села, любуясь пакетами и гадая, не переборщила ли она — ведь, в конце концов, они с Кейт едва знакомы. Да, скорее всего переборщила, но потребность в этом визите полностью вытеснила смущение. Пакете подарками пролежал на столе у окна гостиной почти неделю, пока наконец Рут не набралась смелости и не отправилась в больницу, где узнала, что миссис Фергюсон с новорожденным уже три дня как выписались. Неужели родные не известили ее?
Рут принесла подарки обратно в офис и пристроила на столе так, чтобы поглядывать на них. Почему-то ей казалось, что отдать эти вещи Кейт очень важно, еще важнее — повидаться с Кейт, но при всей своей профессиональной напористости Рут стеснялась предупредить ее о своем визите звонком. А если в этот момент Кейт будет кормить малыша? Или не узнает голос и воскликнет «A-а, Рут!» таким тоном, к которому обычно прибегают люди, чтобы собеседники не заподозрили, что их абсолютно не помнят? Она снова взглянула на подарки, потом на экран, где в почтовом ящике ждали три оставшихся без ответа письма от Лоры из Лидса. Рут даже не читала их. Она догадывалась, что все письма будут об одном и том же — приготовлениях к свадьбе, выборе стиральной машины и так далее, а всем этим она была сыта по горло. Глубоко вздохнув, она набрала номер Кейт.
Телефон звонил и звонил, трубку никто не брал, и Рут уже собиралась отключиться, как вдруг услышала запыхавшийся голос Кейт:
— Алло!
— Кейт?
— Да.
— Это… Рут.
Пауза. Затем Кейт воскликнула:
— A-а, Рут!
Рут сглотнула.
— Ты кормила ребенка?
— Если бы кормила, не подошла бы к телефону, — объяснила Кейт. — Когда я его кормлю, для меня больше ничего не существует. Так и должно быть.
— Я хотела узнать…
— Да?
— Нельзя ли… нельзя ли мне зайти взглянуть на малыша?
— Мм… — замялась Кейт и затем добавила другим тоном: — Конечно, можно.
— Но если это неудобно…
— Что ты! — откликнулась Кейт. — Все удобно!
— Может бить, после работы…
— Да-да. В самый раз. Приходи после работы. Какой сегодня день?
— Четверг.
— Приходи в понедельник, — предложила Кейт. — Барни пораньше вернется с работы, — помолчав, она добавила: — Спасибо, что позвонила.
— Мне просто захотелось, — призналась Рут и снова взглянула на пакет с подарками. — Честное слово.
Рассел перехватил Розу на лестнице с охапкой постельного белья, только что снятого с кровати.
— Роза…
— Что?
— Я только хотел спросить, — начал Рассел таким тоном, словно собирался высказать философскую гипотезу, — не могла бы ты отнести все это в прачечную самообслуживания?
— Что-что?
— Ты же слышала. А если нет — повторяю вежливо и внятно: ты не могла бы…
— Папа, я сама засуну белье в стиральную машину, — пообещала Роза, — сама выну, переложу в сушилку, а когда высохнет, сама отнесу наверх и застелю постель, так что мое постельное белье не доставит неудобств никому — повторяю, никому! — кроме меня.
Рассел вздохнул:
— Не в этом дело.
— А в чем?
— Твоя самостоятельность тут ни при чем. Просто машину приходится загружать несколько раз…
— Сегодня же суббота…
